Поцелуй ночи
Шрифт:
— Меня зовут Джозеф, — сказал мужчина. — Но я предпочитаю, чтобы меня называли Стинг. [15] У нас в племени каждый выбирает то имя, которое ему больше подходит.
— Чего ты хочешь? — грубо спросил Атанас. — Я никого не звал!
— Думаю, что я именно тот, кто тебе нужен, — ответил Стинг и расхохотался, обнажив белые клыки.
Атанас в ответ угрожающе зарычал и показал свои.
— Ой, как страшно! — дурашливо произнес Стинг и вновь зашелся от хохота.
15
Стинг —
Атанас замолчал и, как мне показалось, с интересом на него посмотрел. Затем отошел от холмика, кивнул на распростертую девушку и глухо предложил:
— Угощайся.
— Сыт, — ответил тот. — Хочу тебя пригласить к нам. Можем угостить тебя кое-чем поинтереснее, чем обычная кровь.
— Я питаюсь только свежей кровью, — хмуро сказал Атанас. — Мясо не для меня.
— Как ты мог такое подумать?! — возмутился Стинг. — Мое племя не употребляет падаль! Мы не упыри! За мной!
Он встряхнулся, и вот перед нами уже сидит огромная летучая мышь. Атанас усмехнулся и пробормотал:
— Ну просто в лучших традициях…
Мышь противно запищала и взмыла в воздух. Атанас филином ринулся за ней. Я подняла голову и стала наблюдать в свете луны, как они играют в догонялки. Филин норовил поймать мышь, но она ловко увертывалась.
— Резвятся, — заметил Грег. — Как бы Атанас не стал охотиться взаправду. Тогда Стингу не поздоровится.
— Навряд ли! — сказала я. — Атанас захочет узнать, что ему предлагают.
— Ты права, — согласился Грег, обхватил меня за талию и взмыл над лесом.
Я и пикнуть не успела. А увидев, как быстро уходит вниз покрытая туманом полянка с лежащей на холмике девушкой, я зажмурилась и крепче вцепилась в Грега.
Когда мы опустились на землю и я открыла глаза, то увидела, что мы находимся в каком-то древнем на вид городке.
— Это Вышеград, — пояснил Грег. — Теперь это один из районов Праги. Но в то время, в котором мы сейчас находимся, он был самостоятельным городом. Его можно считать столицей Чехии, здесь находилась резиденция королей.
— Ясно, — кивнула я. — По крайней мере, известно, где мы оказались.
— А вон и наши друзья.
Впереди по узкому мощеному переулку, едва освещенному единственным тусклым фонарем, быстро двигались две фигуры. Обе в длинных плащах с низко надвинутыми капюшонами, скрывающими лица. Мы устремились за ними. Пройдя до конца переулка, они свернули налево. Там оказалось что-то типа бара, который находился в полуподвальном помещении. Приблизившись к нему, мы увидели, что двое подвыпивших горожан распахнули двери и о чем-то громко спорят. Они шатались и периодически наваливались друг на друга. Из проема падал тусклый свет и несло какой-то вонью.
— Придется войти, — сказал Грег и крепче ухватил меня за руку. — Мы невидимы, так что бояться нечего.
Однако, когда мы спустились по осклиз лым ступеням и очутились в сизом от табачного дыма помещении с низким закопченным потолком и грязным полом, я невольно передернулась от отвращения. На вид это был кабак самого низкого пошиба.
— Куда ты меня ведешь? — жалобно спросила я. — Не хочу!
Он повернулся ко мне со страдальческим видом, но промолчал.
— Хорошо, заглянем туда, только быстро, — согласилась я.
Мы спустились в темный подвал. Это было что-то типа притона наркоманов. Люди, находящиеся там, казались безумными. Многие лежали на полу в бессознательном состоянии. Я заметила у стены худого, как скелет, парня. Возле него горел остаток свечи. Парень набирал в шприц из глиняной плошки какую-то коричневую жидкость.
— Это что? — едва преодолев дрожь ужаса, спросила я. — Героин?
— В то время героин еще не был выделен, — пояснил Грег, наблюдая за парнем. — Это ханка, [16] разведенная водой. В общем, опий, если тебе это о чем-то говорит.
— Ни о чем, — призналась я. — Всегда была далека от этого.
— Твое счастье, — сказал Грег.
— Я, конечно, слышала о наркотиках. Но в основном о героине, кокаине. И так называемой травке. [17] Ее сейчас многие курят.
16
Ханка (жарг.) — опий-сырец, застывший коричневый сок маковых головок.
17
Травка (сленг) — гашиш, марихуана.
— В XVI веке в медицинскую практику в Европе был широко введен опий, — объяснил Грег. — Но из медицины он быстро перекочевал в обычную жизнь и практически во всех столицах христианской Европы вполне легально существовали «опиум-салоны», клиентами которых были самые состоятельные граждане. Они еще не понимали, какая это зараза.
В этот момент парень ввел себе в вену наркотик, отбросил шприц, вздохнул и закрыл глаза. Я наблюдала, как его руки начинают мелко подрагивать, а на губах появляется бессмысленная улыбка.
— Фармакология развивалась, — продолжал Грег, — и 1803 году немецкий фармацевт Сертюнер научился выделять из опиума морфин. В процессе его употребления он убедился, что тот в десять раз сильнее опия-сырца. Особенно сильное впечатление произвело на него блаженно-сонливое состояние, в которое он впадал после приема нового препарата. Потому он и назвал его морфием — в честь бога сна Морфея. Очень скоро морфий распространился по всему миру. Появилась новая болезнь, новый вид наркотической зависимости — морфинизм.