Поцелуй пирата
Шрифт:
– Что всего удивительнее, – ядовито продолжал адмирал, – что я все еще питаю какие-то иллюзии в отношении прекрасного пола, хотя его представительницы не устают меня разочаровывать. Да, разочаровывать! Своим безнравственным и безответственным поведением, которое они демонстрируют с тех пор, как Ева приняла яблоко, предложенное ей Змием, и стала причиной грехопадения человеческого рода. Тебе есть что возразить на это, Люсинда?
«Только не оправдывайся, – взмолился в душе Морис, – черт побери, не делай этого, Люси!»
Она подняла голову. Ее потемневшие серые глаза, резко выделяясь
– Я очень сожалею, отец.
Лицо Смита беспомощно сморщилось, он сразу стал выглядеть глубоким стариком.
– Очень хорошо, – проговорил адмирал, видимо, удовлетворенный кротким смирением дочери. – Я постараюсь найти в себе силы простить тебя.
Тяжело опираясь на трость, он стал медленно подниматься по лестнице. Люси, жалкая и подавленная, провожала его полным отчаяния взглядом.
Морис осторожно коснулся ее плеча, не обращая внимания на присутствие Смита.
– Он не имеет права подобным образом обращаться с вами.
Гневно сверкнув глазами, Люси упрямо тряхнула головой.
– Нет, сэр, он как раз имеет полное право. Он безупречен. Я – это единственная ошибка, которую он допустил в своей жизни.
Сбросив с плеча его руку, она побежала по лестнице. Охваченный яростью, Морис повернулся и наступил на что-то мягкое. Он увидел под своими сапогами букетик лаванды, поднял его и прижал к лицу. Растоптанные цветы еще таили еле слышный нежный аромат. Морис вспомнил смущенную улыбку Люси, когда он воткнул букетик ей в волосы.
Праздник Короля Нищих… Цветы для его дамы…
Он подождал, сжимая трофей в кулаке, пока Смит погасит все лампы в холле, и затем перешел в гостиную. На этот раз наступившая тишина как нельзя больше подходила состоянию Мориса.
Вдруг его глаза напряженно сузились: кто-то наблюдал за ним, от души наслаждаясь его бессильным гневом. Он круто обернулся и встретился с самодовольной ухмылкой сэра Люсьена Сноу.
Кровь бросилась в голову Мориса, и он со всего размаху стукнул кулаком в ненавистную физиономию. Бюст рухнул на пол, рассыпавшись на тысячу кусочков. Сзади кто-то вежливо кашлянул.
«Смит, – подумал Морис, раздражение которого улеглось после этого бессмысленного поступка. – Конечно, это Смит, вездесущий и всевидящий верный оруженосец адмирала».
Клермонт повернулся и с вызовом посмотрел ему в глаза.
– Очень сожалею. Должно быть, я случайно задел в темноте локтем…
– Не беспокойтесь, сэр. Рано или поздно это могло случиться с кем угодно. Пойду принесу метлу.
Ни слова упрека!
«Загадочный слуга адмирала, кто он, враг или друг ему?» – гадал Морис, глядя вслед дворецкому.
На следующее утро никто не пришел будить Мориса. Проведя половину ночи в печальных мыслях перед медленно угасающим огнем в очаге, а другую – в тревожной дремоте, он проспал до десяти. Проснувшись, молодой человек обнаружил на полу конверт, подсунутый кем-то под дверь. Он торопливо вскрыл его, уверенный, что найдет в нем извещение о своем увольнении.
Но это была лишь записка Смита, сообщавшая, что в течение ближайших нескольких дней его услуги в качестве
Морис презрительно усмехнулся, но тут его глаза снова вернулись к фразе: «… Мисс Сноу не собирается выезжать».
«Уж не заперли ли дочь адмирала в ее комнате, как какую-нибудь опозоренную средневековую принцессу?» – подумал он, комкая записку. Впрочем, если это и так, то почему он должен возмущаться? Люсинда Сноу его не волнует. Если она предпочитает жить под тиранической властью отца, то кто он такой, чтобы вмешиваться? И все же он не мог изгнать из воспоминаний ту, другую девушку, чьи большие серые глаза так лукаво блестели, когда она прятала сладости в карман, как озорной ребенок.
Отчаянное желание Мориса освободиться от Ионии и ее молодой хозяйки все росло по мере того, как монотонно тянулись дни. Вынужденный несколько лет назад терпеть мрачное одиночество, он не любил его. Но сейчас в обществе адмирала его ожидала такая невыносимая, наводящая дрему тоска, что он готов был бежать куда глаза глядят. Как последние листья деревьев уступают безжалостному дыханию надвигающейся зимы, так и его нервы начинали сдавать. С каждым днем ему становилось все труднее оставаться почтительным только ради того, чтобы когда-нибудь улучить возможность тайком просмотреть переписку адмирала и провести несколько минут в библиотеке без свидетелей. Частенько вежливые реплики застревали в его горле, которое сжималось от презрения к самому себе.
Он стал плохо спать, каждое утро без всякого принуждения поднимался до рассвета и бесцельно бродил по парку. Поеживаясь от осенней промозглости, он невольно вспоминал жуткий озноб, не оставлявший его во время долгого заточения в сырой темной камере французской тюрьмы. Какой бы неприветливой ни казалась зима в Англии, ей было далеко до безнадежного холода, сковывающего его душу все те годы.
Хотя Морис постоянно твердил себе, что мысли о дочери адмирала только отвлекают от дела, его прогулки неизбежно заканчивались у старого раскидистого дуба, что стоял под ее окном, как верный часовой. Он прислонялся к его грубому морщинистому стволу, поднимал воротник куртки, укрываясь от холодного ветра, и подолгу вглядывался в занавешенное окно в надежде хоть на минутку увидеть тонкую фигурку в белом.
Люси сидела у окна, поджав под себя босые ноги и зябко кутаясь в плед, наброшенный поверх ночной рубашки. Между неплотно сдвинутыми шторами оставался узкий зазор, в который она могла видеть своего телохранителя, наблюдающего за ее окном. Трудно сказать, когда именно его неизменное появление на посту под дубом перестало ее раздражать. Но с тех пор стоило девушке рано утром выбраться из теплой постели и увидеть, как его трубка подмигивает ей красным огоньком, как ее весь день не покидало чувство защищенности от любого зла.