Поцелуй победителя
Шрифт:
— Какого цвета была кожа? Вроде моей и твоей?
— Более-менее… Бледнее, пожалуй. Как у домашней рабыни.
Точно не дакранка.
— Неужели ты совсем ничего больше не помнишь? — Арину все труднее было усидеть на месте. — Что стало с узницей?
Гость потер опаленный солнцем загривок, явно избегая смотреть Арину в глаза.
— Стражники меня побили. В ушах звенело, так что я не слышал, что они делали внутри повозки. Не знаю, что они там говорили. Но ее голос звучал жутко.
— А потом?
— Повозка уехала на север, в тундру.
В
— Ты думал, что моя сестренка шпионит на Гэрран, и не счел нужным сообщить мне?
— Теперь говорю.
— Арин, иногда ты мне очень сильно не нравишься.
— Это не моя тайна. Тенсен сказал, что шпион хотел сохранить анонимность. Я надавил на него, он назвал мне имя. Я восхищался ею. Все в этом городе умерли бы, если бы она не рассказала Тенсену про яд в акведуке. Я решил уважать ее желание сохранить свое имя в тайне.
— Лучше скажи честно, ты просто спасал свою шкуру. Мы с королевой явно отнеслись бы к тебе иначе, знай мы с самого начала, что ты позволил нашей сестре рисковать жизнью, чтобы получить нужные сведения.
— Но ведь оказалось, что это не она!
— Не имеет значения!
— Я понимаю, но что бы ты сделал на моем месте?
Рошар мрачно уставился в камин. Огонь в библиотеке не разводили уже несколько месяцев, но запах золы по-прежнему чувствовался. Принц повертел на пальце крупное кольцо с тусклым черным камнем. На востоке такого обычно не носили — у дакранов не принято было украшать руки. Но это не просто безделушка: Арин знал, что на самом деле камень — это крошечная чаша с парализующим ядом. Арин не спрашивал, но подозревал, что убить им тоже можно. Рошар поправил кольцо.
— Арин, — тихо произнес он, — это уже слишком.
— Я знаю, — повторил Арин. — Прости.
— Итак, ты узнал, что твой Мотылек — не моя сестра.
— Да.
— Оказалось, что это гэррани.
— Да.
— Мертвая гэррани.
Арин покачал головой:
— Ее отправили в тундру.
— Считай, что мертвая.
— Это же трудовой лагерь. Мертвеца к работе не приставишь. Прошел всего месяц. Возможно, она еще жива.
Рошар взглянул Арину в глаза:
— Нет. О нет. Даже не думай, понял?
— Я бы мог взять небольшой отряд…
— Не продолжай.
— У нее могут быть ценные сведения.
— Не настолько ценные.
— Она не заслужила таких страданий.
— Она знала, на что идет. Наши шпионы понимают, чем рискуют. — Голос Рошара смягчился. — Спасти всех невозможно.
Арин медленно выдохнул и закрыл лицо. Ладони были холодные. Как ему нравилось согревать вечно холодные руки Кестрель в своих… Арин остановил себя. Его мысли подозрительно легко обратились к Кестрель без какой-либо видимой причины, и он невольно вспомнил, как часто это случалось раньше. Словно Арин был охотничьей птицей, а Кестрель — приманкой.
— Я не стану указывать тебе, делать что-то или нет, — заявил Рошар. — Я просто задам вопрос — тебе, человеку, который, признаю, не лишен способностей к стратегии. Разумно ли отправлять солдат
— Нет.
— Но ты все равно попытаешься?
— Нет, — неохотно покачал головой Арин. — Обещаю.
Тогда он искренне в это верил.
5
Пальцы Арина сжали наволочку. Ноги запутались в простынях. Он открыл глаза. В окно светила огромная желтая луна. «На нее, пожалуй, лучше смотреть из садов на крыше», — подумал Арин и тут же оказался именно там. Дверь между восточным и западным садом была заперта, но Арин словно находился по обе стороны стены: и в своем саду, и в том, что принадлежал Кестрель. Гладкие камни холодили ступни. Арин словно застыл на границе сна и яви. Потом он забыл о нереальности происходящего и полностью поверил в сон.
За закрытой дверью раздались шаги. Арин замер, но на крыше никто не появлялся. Ночное небо начало разваливаться, будто кто-то кромсал его ножницами. На Арина падали отрезы темно-синего шелка, которые закрыли ему глаза, набились в рот. Вдруг ткань заструилась водой. Арин жадно глотал, пытаясь выпить ее всю, пока не отказали легкие и он не начал тонуть.
Арин вздрогнул и проснулся, часто и рвано дыша. Простыни были влажными от пота. Сон уже ускользал: Арин помнил только струящийся темно-синий шелк. Он сел на кровати. В окно лился лунный свет. В памяти всплыла последняя встреча с Кестрель, синий шелк ее платья на фортепианной банкетке. Арин заставил себя лечь и снова заснуть.
Утром он смутно припомнил ночной кошмар. Арин нахмурился и напряг память, но от сна остались лишь обрывки: что-то синее — вода? — и странное чувство, будто ему хочется утонуть. Внезапно Арин вспомнил еще несколько моментов, и тут же об этом пожалел. Пришлось приложить усилие, чтобы выкинуть все из головы. Как всегда бывает с хрупкими мыслями, воспоминание порвалось, точно паутинка, и почти исчезло. Он умылся, но непонятное ощущение не прошло: не мысль, не воспоминание, а неясная тревога.
Завтракать Арин пошел к Сарсин. Она жила в тех же комнатах, что принадлежали ей в детстве. Всю обстановку подбирала Анирэ, покои которой теперь стояли закрытыми, с задернутыми шторами.
Сарсин поставила чашку на блюдце.
— Что с тобой?
— Ничего. — Арин пришел не просто так. Но вдруг он понял, что не знает, что сказать, да и не хочет ничего говорить.
— У тебя синяки под глазами. Бог сна тебя не жалует.
Арин пожал плечами. Он взял ножичек и очистил свежий летний фрукт. Из нежной фиолетовой мякоти потек сок, распространяя густой, сладкий аромат. Так пахли духи у нее на коже, в ямочке между ключицами… Арин уронил фрукт на тарелку. Есть расхотелось. Сарсин забрала у него очищенный плод и съела сама, облизывая пальцы.