Поцелуй победителя
Шрифт:
— Не смей.
— Развяжи мне руку и дай кинжал.
— Нет.
— Окажи мне последнюю милость.
— Не проси меня помочь тебе покончить с собой.
Он уже не смотрел на нее.
— Почему ты сохранил мое письмо? — повторила Кестрель свой вопрос.
— Ты знаешь почему.
— Из сожаления о том, что сделал?
— Нет.
— Тогда почему?
— У меня нет подходящего слова.
— Поищи получше.
— Не могу.
— Сейчас же.
Генерал сглотнул:
— Я пытаюсь. Я не знал… что все станет так невыносимо. Так бывает,
— Ты сам сделал выбор.
— Да.
— Почему?
Он не ответил, но его глаза вдруг стали суровыми и непроницаемыми. Кестрель осознала, что генерал не просто повиновался кодексу чести, когда поведал императору о ее предательстве. Отец хотел причинить Кестрель боль, отомстить за то, что она его ранила.
— Тогда мне казалось, будто все это происходит не по-настоящему. Будто во сне.
— Ты хоть знаешь, — прошептала она, — что со мной сделали в лагере?
Отец закрыл глаза и хранил молчание, позволив Кестрель все рассказать. По его щекам покатились соленые капли.
— Кестрель, — произнес он наконец. — Ты же понимаешь, выход только один. Я не могу быть тебе отцом.
— Ты не можешь им не быть.
— Мне здесь нет места. Ты хочешь, чтобы я прожил остаток жизни в неволе?
Этот вопрос уже обсуждался и вызвал много споров. Рошар считал, что необходимо устроить публичную казнь. Арин пришел в бешенство. Кестрель никогда его таким не видела. Он кричал, что судьбу генерала должна решить Кестрель, и только она.
— Я не знаю, — сказала она отцу.
Они помолчали.
— Почему ты даже не пытаешься попросить прощения?
— Это невозможно.
— Просто попроси.
Он долго не отвечал, прежде чем произнес:
— Я не стану просить о том, чего мне никогда не заслужить. Я прошу лишь о милосердии.
Слезы затуманили взгляд Кестрель. Она понимала: им обоим потребуются годы, чтобы попросить прощения и простить, поэтому нельзя терять ни минуты. Кестрель сказала отцу правду: она по-прежнему любит его, и предупредила, что ей нужны ответы получше тех, что он дал. Даже если Кестрель так ничего и не добьется, она все равно будет спрашивать снова и снова. Кинжал он никогда не получит.
— Мне было непросто жить в твоем мире, — сказала Кестрель отцу. — Теперь твоя очередь жить в моем.
42
Арину следовало ожидать чего-то подобного. Но он все равно оказался не готов. Горы цветов. Все, что цвело летом, срезали для победителей. Сады еще долго будут стоять голые. Когда армия вошла в ворота, каменные стены задрожали от рева толпы, и Арин вздрогнул, стиснув поводья: на мгновение ему показалось, что ему грозит опасность. Но потом он увидел сияющие лица людей, высыпавших на улицы, и понял: вот счастье. В то же мгновение и его самого наполнило это чувство. Кестрель, которая ехала рядом верхом на Лансе, не заметив, что к ее щеке прилип розовый лепесток, улыбнулась. Арину подумал, что, пожалуй, придется привыкать быть счастливым, ведь на этот раз счастье, похоже, не собирается его покидать.
Кестрель
— Не уверена, что это мудрое решение — ввести всю армию в стены города.
— Это общая победа. Чествовать должны всех.
— Я знаю.
— Но…
— Наши восточные союзники превосходят нас числом.
Арин понял, на что она намекает:
— Так было с самого начала.
— Если они решат захватить Гэрран, сейчас это будет сделать очень легко… Им даже не придется штурмовать стены.
Арин бросил взгляд на Рошара, который поехал вперед, навстречу королеве.
— Я доверяю ему.
— Да, я знаю.
Арин придержал коня. Ланс тоже остановился. Вокруг них на землю падали цветы.
— Мне больно подозревать его в чем-то, — добавил Арин.
— Вот почему я делаю это за тебя.
Откуда-то с верхнего этажа одного из высоких узких домов возле рынка на голову Арину упала какая-то тряпка. Ослепнув на мгновение, он растерялся, потом стянул ткань с лица. Конь под ним занервничал. Арин, обнаружил, что держит в руках старый гэрранский флаг, на котором вышит королевский герб.
— Но ведь династия прервалась.
— Они просто пытаются придумать, как тебя называть, — сказала Кестрель и пришпорила Ланса, чтобы тот тронулся с места.
— Только не так. Это неправильно.
— Не беспокойся. Однажды они найдут подходящие слова, чтобы описать тебя.
— И тебя.
— О, это очень просто.
— Неужели? — Арин не смог бы: она слишком много для него значила.
Сияющие глаза Кестрель смотрели на него серьезно. Ему нравилось видеть ее такой.
— Они скажут, что я твоя, — ответила она. — А ты мой.
Когда Сарсин увидела Кестрель, она недобро прищурилась. Кузина Арина была немаленького роста, и сейчас Кестрель особенно остро это ощутила.
— Все только и говорят, какая ты умная, — произнесла Сарсин, — однако поступаешь так, будто в голове у тебя пусто. Ты не подумала о том, что я буду волноваться, если ты исчезнешь из города, не сказав ни слова?
— Я не собиралась уезжать.
— Ах, значит, это случайно вышло?
— Да.
— Еще скажи, по воле богов.
Кестрель рассмеялась.
— Может, и так. — Потом добавила, уже серьезнее: — Извини меня, Сарсин.
Кузина Арина скрестила руки на груди:
— Сначала заслужи мое прощение.
— Как?
Лицо Сарсин смягчилось, в глазах заблестело любопытство.
— Расскажи, что произошло, начиная с ночи, когда ты уехала, и до этой секунды.
Кестрель начала свой рассказ.
В городе устроили праздник в честь победы. В особняке губернатора должен был состояться банкет, где в качестве почетного гостя пригласили королеву Инишанавэй. Повара в доме Арина трудились не покладая рук: резали кур, чистили плоды эрасти, месили тесто на покрытых мукой столах.