Поцелуй шипов

Белитц Беттина

– Колин, ты не никто. У тебя есть характер! У тебя даже больше характера, чем у большинства других мужчин, которых я встречала на моём пути. Ты принимал решения, важные решения. Но прежде всего ты восстал против своей судьбы, несмотря на то, что это всё время стоило тебе сил и снова и снова приходилось бежать - это свидетельствует о характере! Ты привлёк на свою сторону лошадь, хотя на самом деле они бояться существ таких как ты, и она тебе доверяет. У тебя есть чувство юмора, я люблю твой юмор! Кто-то без характера не имеет никакого чувства юмора или ворует его у кого-то, но твой юмор уникален. Ты всегда искал работу и принимался за неё, ты создал для себя дом, даже в глуши, ты принимал участие в нашей жизни настолько, насколько только мог, занимался

боевым искусством, чтобы можно было медитировать и таким образом создавать себе свои собственные мечты ... Колин, мы состоим не только из того, что умеем, но также из того, что делаем и решаем! Это нас формирует! Море полное чувств никому не принесёт пользу, если за ними не последуют дела. Ты кто-то, кто действует, и тебя любят … Я люблю тебя, Тильманн любит, он помогал тебя убить, потому что любит и восхищается тобой. Он сделал запись и монтаж. Он как раз возвращает Луиса, чтобы тот мог попрощаться с тобой. Луису будет у него хорошо ... Морфий уважает тебя. Джианне ты нравишься. И мы все знаем, почему. Мы не ошибаемся. Только ты ошибаешься, если думаешь, что ты никто. Ты личность. Ты направлял нож, и он тебя убил, потому что даже ты любишь себя, ты любишь себя, потому что я смогла причинить тебе боль ... Ты испытывал сочувствие к самому себе ...

Я не могла продолжать, потому слёзы лишили меня дыхания. Никогда не узнаю, услышал ли он мои слова, почувствовал ли. Но по крайней мере он был тут, его тело находилось тут, а не растворилось в моих руках, как я опасалась. Я могла ещё прикасаться к нему. Хотя теперь он выглядел иначе, более уязвимым и более умиротворенным. У него осталось то, чего я не хотела, чтобы оно исчезло. Его заострённые уши со множеством колечек, своенравные чёрные волосы - они больше не двигались, но всё ещё блестели и переливались - светлая кожа, изогнутые губы, благородные, гордые черты лица. А также татуированный номер на его запястье.

Но когда лучи вечернего солнца в последний раз заглянули через окно и упали на его щёку, они ничего не изменили. Его волосы остались тёмными, кожа нетронутой. Свет ласкал его, не прогоняя.

Только я видела это. Он сам, больше не сможет.

Никогда снова я не смогу заглянуть в его чёрные, блестящи глаза и любить себя. Но он был личностью. Он был чувствующем существом. Всегда им был, потому что пытался. И в этой попытке было больше пыла, чем сможет подарить в своей жизни человек с холодной душой.

– Ты Колин Иеремия Блекбёрн. Ты Колин Иеремия Блекбёрн ..., - прошептала я, вложив мои пальцы в его холодные, прежде чем смириться с тем, что должно было случиться и наконец пришло в действие, чтобы я смогла найти себя вновь. Я видела его.

Я видела себя.

Наконец-то. Не в бесконечной жизни.

Сейчас мы видим в металлическом зеркале неясные очертания, а тогда будет видно ясно.

В то время, как солнце отступало, а белый цвет балдахина над нами, медленно менялся в бархатно-серый, я состояла ещё только из любви, больше ничего другого. Только из любви, и слушала, изумлённо и широко распахнув глаза, как сердце Колина начало медленно и энергично биться.

Человеческий рассвет

Он не умер.

Он только спал.

Эпилог

Сердце Колина всё ещё бьётся. Иногда по ночам, я лежу рядом, он спит, а я прижимаю ухо к его груди, чтобы убедиться, что оно не остановилось. Хотя этой уверенности никогда не будет, ни с ним, ни с любым другим человеком.

Его уши остались заострёнными, кожа белой, и у него всё ещё такая внешность, которая привлекает к себе взгляды других. Нормальной жизни ему не видать, для этого он слишком долго был в бегах, слишком долго был изгоем и вне закона. Но когда другие люди держат дистанцию,

то уже больше не из-за ненависти, отвращения и страха, а из-за уважения и почтения, потому что не хотят связываться с таким мрачным парнем. Они ошеломлённо поднимают взгляд, как только слышат, что он смеётся, потому что не ожидают от него смеха.

Колин окончил университет на отлично и работает в Саксонии, в проекте, поддерживающем волков. Иногда я навещаю его там и провожу с ним ночь на вышке, хотя в отличие от него, считаю это гораздо менее захватывающим. И всё же, там ещё никогда не было замечено столько волков, как с тех пор, как его приняли на работу.

Ему всё ещё нужно не так много сна, и он редко болеет. Свою первую простуду он рассматривал как сенсацию; не хватало ещё только, чтобы в честь неё он устроил вечеринку. Ему потребовалось время, чтобы выяснить, когда намечается чиханье и вовремя приставить к дрожащему носу салфетку. И должна признать, что во время этих дней, он значительно утратил свою эротическую привлекательность.

Между тем я учусь в Киле, в университете на курсе психологии - ха-ха, какой же ещё курс я должна была выбрать - и мы тесно общаемся с доктором Занд. (Моя мама кстати тоже. Ещё раз ха-ха.) Иногда мы посылаем за Морфием, и он садиться рядом с Марко, чтобы исцелить его психическую травму. Я точно не знаю, действительно ли Морфий что-то делает. Возможно он просто сидит рядом и слушает его, как Колин делал с Тильманном. Я не знаю. Но кажется это работает.

Джианна, крича и ругаясь, родила маленькую, уродливую девочку. У Луизы тёмные волосы её матери и голубые глаза Пауля, и я клянусь, что в её природе нет ничего демонического. Кроме того, она пердит, как старый дед.

Тильманн как раз заканчивает гимназию, а потом хочет писать резюме в кинематографический институт в Мюнхене. Надеюсь всё получится. Он, как и я, остался беспокойным. Мы все беспокойные. Иногда по вечерам, когда собираемся вместе, Колин, Джианна, Тильманн, Пауль и я, мы сидим и молчим. Никто из нас не желает говорить, потому что не хотим вспоминать, но и забывать тоже.

Пауль снова учиться на медицинском факультете, но ему это не так легко даётся. Бесчисленное количество врачей обследовали его, чтобы выяснить, откуда берётся его парализующая усталость. Они ничего не нашли. Джианне с ним не просто, потому что меланхолия снова и снова делает его недееспособным, но оба не разлей вода, держаться друг за друга.

Джианна начала записывать нашу историю. Мы провели ночи напролёт и говорили о том, что случилось, хотя уже знали наши описания наизусть. Но это нужно было сделать.

Я не знаю, останемся ли мы с Колином вместе навсегда. Я не знаю, сможет ли Тильманн справиться с тем, что с ним случилось. И не появится ли больше искушения прогнать боль с помощью наркотиков. Я не знаю, хорошо ли для меня то, что я пошла по стопам отца, даже если то, что я в настоящее время делаю - всего лишь навещаю Морфия на Санторини или привожу его на корабле в Гамбург. Я не знаю, прекратиться ли когда-нибудь моя тоска по Мару в Колине, который навсегда ушёл, и я думаю, есть ночи, когда и он тоже тоскует по нему. Тогда он страдает бессонницей, крутится туда-сюда, пока наконец не встаёт, одевается и бесшумно пропадает в ночи. Несколько дней его не видно и не слышно, а потом он возвращается, уставший и молчаливый и прячется в своей кровати. Я не знаю, поеду ли в один прекрасный день снова в Италию, чтобы насладиться красотой этой страны, не думая об Анжело и не испытывая страха, что он снова поработит меня.

Я не знаю, привыкну ли когда-нибудь к себе и перестану рассматривать себя как жертву собственных чувств - теперь, когда Колин оставил меня на их полное пагубное, а также ядовитое процветание. Я не знаю, есть ли в этой жизни для меня место, где я сочту, что могу остаться там.

Но одно я знаю точно и это меня успокаивает больше, чем что-либо другое в мире, не имеет значения, что случиться в будущем и куда приведут меня мои извилистые дороги. Я знаю, что люблю Колина.