Поцелуй в темноте

Сойер Мерил

Полу не требовалось объяснять, что причина сумрачного состояния его друга – нелады с Ройс. Опубликованная Тобиасом Ингеблаттом фотография целующихся Брента и Ройс потрясла адвокатскую братию. Абигайль Карнивали вычеркнула Брента из списка свидетелей обвинения. Пол считал это не очень большой победой по сравнению с переживаниями, которых это стоило Митчу. Митч ненавидел Брента, хотя причины этой ненависти оставались для Пола загадкой.

Увидеть Ройс в объятиях Брента после всего, что он для нее сделал, – да, это стало для Митча горькой пилюлей. Пол

не сомневался, что у него был роман с Ройс, но теперь о судьбе, постигшей этот роман, приходилось только гадать. Защитой Ройс занималась все та же команда, но Митч ни разу не заглядывал в кабинет, где разворачивался процесс-репетиция.

Наконец Митч прервал молчание. Отвернувшись от окна, он спросил:

– Что показывают опросы?

– Интересные изменения: последний зафиксировал рост симпатии к Ройс. Бренту хватило искренности, чтобы признаться, что это он позвонил Ройс и вызвал ее на разговор. Публике это понравилось. Синдром фатальной тяги!

Митч принялся ворошить бумаги на столе, но Пола было трудно провести. С этими бумагами Митч разобрался несколько минут тому назад.

– Мне очень жаль, но я никак не могу выяснить, кто стоит за всем этим делом. Возможно, мне в этом никогда не разобраться.

– Ты смеешься? – Митч поднял глаза. Пол выдержал его взгляд. Так вот в чем проблема! Митч тоже не знал, как спасти Ройс, и полностью полагался на него, Пола!

– Я упорно ищу любовницу Уорда, – сказал Пол, пытаясь его приободрить. – Не сомневаюсь, что она – ключ к разгадке.

Митч ничего не ответил. Пол посмотрел на часы. Его ждала Вал; у нее и так хватало бед, и он не хотел расстраивать ее своим опозданием.

– Мне пора бежать, Митч.

Он побежал вверх по лестнице. Вал ждала у него в кабинете. Теперь Пол хорошо понимал, почему адвокат не должен защищать близкого ему человека: буря чувств – помеха в поиске правильного подхода. Если Ройс признают виновной, Митч никогда себе этого не простит.

– Ты готова? – спросил Пол, входя.

Она встала ему навстречу, поправляя летнее платье бледно-лимонного цвета, хорошо сочетающееся с ее рыжими волосами.

– Готова.

Пол придержал для нее дверь. С тех пор как Вал узнала о неизлечимой болезни брата, прошло несколько дней, наполненных терзаниями. Решившись снова предстать перед родней, Вал настояла, чтобы ее сопровождал Пол. Он испытал облегчение, когда она обратилась к нему за помощью. Это было подтверждением ее любви к нему, хотя она пока не облекала признание в слова.

Дом Дэвида Томпсона на Лафайетт-Сквер походил на остальные дома этого зажиточного района – три этажа, сзади сад. Здесь, как и повсюду в Сан-Франциско, парковка была трудным делом, и Полу пришлось оставить машину прямо на выезде из гаража Дэвида, рядом с чьим-то «Порше».

Поприветствовав их, родители Вал куда-то скрылись. Судя по всему, им не хотелось присутствовать при разговоре Вал с братом. Пол сомневался, следует ли ему становиться свидетелем этой чересчур личной беседы. Однако Вал по-прежнему отважно улыбалась и не выпускала его

руку.

Наверху их встретил Тревор, бывший муж Вал, – типичный соседский паренек, светловолосый, с квадратной челюстью. Глядя на него, трудно было поверить, что он умудрялся на протяжении многих лет наставлять жене рога, да еще с ее родным братом! Он не был похож на гомосексуалиста; впрочем, жизнь в Сан-Франциско научила Пола отвергать стереотипы.

– Вал, – молвил Тревор дрожащим голосом, – Дэвид очень болен. Не знаю, что мне теперь делать.

Вал ничего не ответила; Пол знал, что говорить с ним выше ее сил. При всем его смятении она еще не сумела его простить.

– Не огорчай Дэвида, – предупредил Тревор. – Он так слаб после анализов!

Вал кивнула и вошла в спальню. По тому, как она застыла в дверях, Пол угадал ее напряжение. На огромной кровати лежал человек, так разительно похожий на нее, что их можно было принять за близнецов: темно-рыжие волосы, взволнованные карие глаза, мягко очерченные губы.

– Ты пришла… – проговорил Дэвид. Его голос дрожал; видимо, жить ему оставалось считанные дни. – Я не думал, что ты придешь. – Его взгляд затуманился. – Я не стал бы тебя осуждать, если бы ты отказалась со мной видеться.

Пол подтолкнул Вал. Он не знал, что у нее на уме, что она собирается сказать. Она присела на край кровати, Пол разместился позади нее, ожидая, что она, как водится, представит его как своего друга.

Вал взяла руку брата, лиловую от внутривенных вливаний.

– Я тут вспоминала, как мы с тобой ездили на ферму в Монтане, помнишь?

Дэвид улыбнулся такой же смущенной улыбкой, как у Вал, когда она бывала не уверена в себе.

– Ты свалился с лошади прямо на кактус, и я вынула у тебя, из джинсов две дюжины иголок.

Вал засмеялась, вернее, сделала попытку засмеяться, но звук получился тихий, больше похожий на рыдание.

– Да, ты неоднократно меня спасала. Мы неплохо повеселились. Нам есть что вспомнить, да?

Дэвид смахнул слезу. Пол почувствовал, что его присутствие неуместно, и хотел выйти, но Вал удержала его, крепко сжав ему руку.

– Вал, я хочу объясниться. Тревор…

– Не надо. Теперь это не важно. У нас опять есть то, что было в детстве – ты и я. Матери с отцом не было до нас дела. Ты ведь знаешь, они не хотели детей. Зато мы любили друг друга. Я все делала ради твоего удовольствия. У меня в целом свете был один ты: и за отца, и за брата, и за друга.

На этот раз Дэвид не стал смахивать слезу, и она медленно поползла вниз по щеке.

– А для меня всем на свете была ты. Поэтому мне было так трудно, просто невозможно сказать тебе, что мы с Тревором полюбили друг друга. Я не мог заставить себя причинить тебе боль. В конце концов это только усилило твои страдания…

– Теперь это не имеет значения, – молвила Вал, хотя Пол знал, что имеет, и огромное. Еще ребенком Вал научилась не рассчитывать на родительскую любовь, но никогда не думала, что лишится еще и Дэвида. – Я понимаю, что произошло.