Поцелуй вдовы
Шрифт:
В центре группы ехал круглолицый мужчина с упрямо поджатыми губами. Он был одет в бархатный гаун, подбитый темным мехом и отделанный драгоценностями. На его бархатном берете сверкал огромный бриллиант. Он не смотрел ни вправо, ни влево, демонстрируя расступавшимся перед ним горожанам высшую степень высокомерия. Такое отношение к людям до крайности взбесило Джиневру. Она посмотрела на Хью, но его лицо оставалось бесстрастным.
Когда процессия удалилась, Хью снова выехал на середину улицы. Через минуту к нему присоединилась Джиневра со своим небольшим
– И что, мадам, вы думаете о нашем лорде – хранителе печати? – поинтересовался он.
– Так это был Томас Кромвель?
– Да. – На лице лорда Хью появилась недобрая усмешка. – Истинный правитель страны – во всяком случае, он хочет, чтобы все так считали.
– Кажется, он жестокий человек, – проговорила Джиневра, чувствуя, как в душу закрадывается холодный страх.
– Это еще мягко сказано! – заметил Хью и, поклонившись ей, послал свою лошадь вперед.
Ну, вот она и увидела хранителя печати – человека, который решит ее судьбу.
Страх Джиневры усилился. Она с трудом боролась с отчаянием. Она посмотрела на дочерей, ехавших рядом с ней. Они с нескрываемым любопытством глядели по сторонам. У Пиппы от восторга округлились глаза, и она даже лишилась дара речи.
– Здесь столько народу, мама, – изумленно пробормотала Пен. – Больше, чем на ярмарке в Дерби в Михайлов день.
Робин, который, как обычно, ехал рядом с Пен, с превосходством бывалого путешественника заметил:
– О Пен, как можно сравнивать толпу на деревенской ярмарке и Лондон!
Пен покраснела:
– Да, я понимаю. Я сказала просто так.
– Дерби огромен, – заявила Пиппа, бросаясь на защиту сестры. – Он такой же большой, как Лондон, правда, мама?
– Сомневаюсь, дорогая, – принужденно улыбнувшись, ответила Джиневра.
– И ведь сегодня будний день, – напомнил Робин. Покосившись на Пен, он добавил: – Если хочешь, я покажу тебе здешние достопримечательности. Если отец разрешит мне.
– И мне, ладно? – тут же вмешалась Пиппа. – Я тоже хочу взглянуть.
– Если миледи позволит, я покажу город вам обеим, – сказал магистр. – Нужно устроить для вас образовательную экскурсию. Мастер Робин может присоединиться к нам.
При мысли, что по городу его будет водить пропахший нафталином учитель девочек, Робин пришел в такой ужас, что Пен весело рассмеялась, сразу забыв о своих тревогах.
– Магистр Говард очень много знает, – проговорила она. – Он расскажет нам то, что ты, уверена, не знаешь.
– Прошу прощения, – пробормотал мальчик, – кажется, мне нужно быть поближе к отцу – вдруг у него будут для меня какие-нибудь поручения. – Пришпорив лошадь, он покинул общество Джиневры и ее дочерей.
– Я буду счастлив, когда все это закончится, – со вздохом сказал магистр Говард, втягивая щеки. – Чудовищно тяжелое путешествие!
– Почти восемь недель в дороге, – согласилась Джиневра.
Она оглянулась на Тилли, которая тряслась на муле рядом с повозками с провизией и книгами. Мастер Краудер ловко управлялся с лошадьми, однако по его виду можно было заключить, что он считает,
Джиневра прекрасно понимала, что Хью проявил необычную мягкость по отношению к ее людям. Ведь он мог бы наказать их за помощь ей, а он даже не заговаривал об этом. Он не отобрал оружие у Грина и позволил им разбивать на ночевках свои палатки в стороне от его лагеря и самим готовить. Грин охотился, а Краудер и Тилли потрошили дичь. Получалось так, что они фактически путешествовали отдельно. Если бы не часовой, обходивший лагерь по периметру, и Робин, вертевшийся рядом с Пен, когда у него выдавалась свободная минута, можно было бы считать, что они путешествуют врозь.
С той ночи Хью и Джиневра почти не разговаривали. Причем по инициативе Джиневры. Она отдалилась от Хью и на все его попытки завязать разговор давала односложные ответы, а его улыбки встречала холодным безразличием. Однако Хью упорствовал недолго и вскоре уступил ее желаниям. Что ж, если она не хочет признавать того, что было между ними, так тому и быть.
А Джиневра решила, что он никогда не узнает, каких усилий ей стоило заставить себя забыть о подаренном им наслаждении. Сколько раз она убеждала себя в том, что ничего не изменится, если она позволит себе испытать радости его любви. Сколько раз спрашивала себя, к чему приведет ее упрямый отказ признать случившееся… Будет она тайком отдаваться Хью де Боукеру или нет, ее положение не изменится. Теперь ей ясно, что никто, и она в том числе, не может повлиять на его решения, если он делает что-то из чувства долга или ради собственных интересов. Он не бросится спасать ее только потому, что она вызывает у него желание.
Так почему бы не насладиться тем, что дарует судьба? Джиневра признавала, что это, вероятно, последняя в ее жизни возможность испытать физическое удовольствие.
На все вопросы у нее был один-единственный ответ – она не может, не имеет права. Поэтому их общение ограничилось формальностями, и все разговоры сводились к обсуждению путешествия. Каждый вечер Хью сообщал ей о завтрашнем маршруте и любезно осведомлялся, имеются ли у нее какие-либо трудности или просьбы. Через день он устраивал для девочек отдых, хотя Джиневра отлично знала, что задержки выводят его из себя. Он не меньше ее стремился поскорее закончить это ужасное путешествие.
И вот они в Лондоне. Путешествие подошло к концу. А с ним и ее жизнь.
Нет, она не позволит себе думать о поражении. Пока она дышит, она будет бороться.
Они приближались к угрожающего вида стенам Ныогейтской тюрьмы. Дорогу им преграждала толпа, собравшаяся у ворот.
– Что теперь? – громко спросила Джиневра.
Вдруг она услышала звук рога, и вскоре к ним подъехал Джек Стедмен.
– Мадам, я поведу лошадей девочек. А вы пускайте свою кобылу в галоп – нам надо прорваться через толпу. – Он взял пони за поводья. – Барышни, держитесь покрепче.