Почему Гитлер проиграл войну? Немецкий взгляд

Петровский И.

Чрезвычайно важным, даже историческим фактом является то, что это само собой напрашивающееся соображение никогда не играло какой-либо роли в дискуссиях среди немецкой общественности в двадцатые и тридцатые годы. Это объясняет некоторые кажущиеся неясными моменты в истории, а именно: по крайней мере высшие слои Германии, а вслед за ними и неизменное большинство народа всегда мыслили не национальными, а имперскими понятиями. Для них в понятии «Германская империя» «империя» всегда была важнее, чем «Германская», возможность расширить империю — важнее национального единства.

Если бы для немцев самым важным в Германской империи было ее национальное единство, если бы для них речь шла прежде всего о том, чтобы жить как «единый народ» под единой государственной крышей, то в 1919 году после сообщения о мирных условиях в Версале по Германии должен

был бы пройти вздох облегчения. Ведь было спасено все, что было потеряно: национальное единство и существование империи, за что, как утверждалось, в течение четырех лет шла борьба. Но вместо вздоха облегчения раздался вопль. Этот вопль объяснялся не потерей пограничных областей, не ограничениями вооружений, которые, совершенно очевидно, нельзя было навязать на длительный период, не репарациями, которые выплачивались лишь в течение нескольких лет, не мелкими ограничениями и придирками, которыми, кстати, был богат Версальский мирный договор. В конечном счете это были нормальные последствия проигранной большой войны.

Германия взвыла, как бык, которого кастрируют, потому что хотя Версальский договор и оставлял за ней право на национальное существование, но ограничивал ее имперскую карьеру. Германия начала свою имперскую карьеру в Первую мировую войну, в течение четырех лет чувствовала себя победителем и даже в 1918 году не чувствовала себя побежденной. Возобновление преждевременно проигранной, необъяснимым образом не удавшейся в последний момент серьезной попытки стать мировой державой — таков был лозунг Германской империи, которая в 1920 году вновь вышла целой и невредимой из войны. Те, кто выступал за другое направление, хотели в 1914 году вести лишь национальную оборонительную войну и которые после войны сказали: «Нам еще раз удалось спастись, нельзя допустить новой войны», — после поражения революции 1918 года оказались бессильными. Задетое имперское тщеславие вновь владело умами и чувствами. Таким было главенствующее настроение, которое было создано не Гитлером, но которым он воспользовался. Гитлер лишь дополнил его внешнеполитической концепцией, которая обещала избежать в следующий раз войны на два фронта, приведшей уже однажды к поражению.

Сложнее объяснить, почему внешняя политика Гитлера и в период с 1933 по 1939 год почти не встречала сопротивления в Европе и, как правило, находила понимание и благожелательность. Ведь идеи «Майн кампф» были известны и за пределами Германии. Если немцам наряду со странным риском они сулили опьяняющие перспективы, то для европейских соседей Германии огромное расширение сферы ее влияния, к которому с такой очевидностью стремился Гитлер, означало на практике не что иное, как оказаться в состоянии беспомощности, неуверенности и зависимости. Гитлер сумел и за пределами Германии понять и использовать имевшиеся там настроения умов и душевное состояние, приспосабливая свои идеи к соответствующим кругам общественности. Он умел поставить себе на службу господствующие тогда в Европе настроения: национализм, страх перед большевизмом и стремление к миру.

Национализм и национальная государственность, «право на самоопределение народов» и тезис «один народ — одно государство» были в Европе первой половины столетия почти политической религией. Мирные переговоры после Первой мировой войны полностью основывались на этом принципе. Благодаря ему была ликвидирована побежденная Габсбургская империя, а побежденная Германская империя продолжала свое существование. Выступив с лозунгом создания Великой германской империи, границы которой «включали бы всех до единого немца», Гитлер нащупал слабое место в Европе. В основе своей здесь не возражали против этого лозунга, и поэтому Гитлер оперировал им в первые годы своего господства. Следует отметить, что, настойчиво выступая у себя в стране с требованием «сбросить цепи Версаля», за пределами Германии он выступал как сторонник полного выполнения версальских обязательств, как «сторонник» обеспечения европейского мирного порядка, который только теперь, после закрепления версальских принципов о национальных государствах, воспринимался всерьез. Плоды этой тактики Гитлер пожал в 1938 году: без сопротивления, более того, при поддержке версальских держав-победительниц он сначала захватил Австрию, а затем Судеты.

Конечно, было ясно, что в гитлеровских планах империя, «границы которой включали бы всех до единого немца», должна была стать лишь трамплином для захвата чужой земли, что Судеты совсем не были «последним территориальным

требованием» Гитлера и что он готовился к большому захватническому походу против России. В этом вопросе страх перед такой перспективой уравнивался широко распространенным страхом перед большевизмом в России. Гитлер повсюду выдавал себя и свой рейх за «бастион против большевизма». Правда, от бастиона против большевизма и до крестового похода против него был лишь один небольшой шаг, и этот бастион мог легко перейти в колонизацию России немцами, о чем Гитлер говорил совершенно откровенно. Многие на Западе утешали себя тем, что никогда пищу не едят такой горячей, какой она варится. Но могла ли небольшая Германия поглотить большую Россию, не получив по крайней мере расстройства желудка. Если бы Гитлеру однажды удалось уничтожить большевизм во всем мире, капиталистическая Европа не возражала бы против этого. Во всяком случае, успокаивало то, что угроза войны направлялась на Восток. В определенной мере Гитлеру были благодарны за то, что он вместо реванша против одержавшего победу Запада включил в свою программу захватнический поход против уже однажды побежденного Востока. Ведь прежде всего все хотели мира для самих себя, а Гитлер именно это неустанно обещал.

Самым большим парадоксом новейшего времени является то, что, в то время как у западных победителей Первая мировая война оставила глубокую травму, страшное воспоминание и большое желание — «никогда больше», у немцев, проигравших войну, — лишь гордые воспоминания о ней. В тридцатые годы Германия, в отличие от европейского Запада, была морально готова к войне. Это был самый крупный внешнеполитический козырь Гитлера, и он знал, как использовать его в полной мере.

Гитлер хотел войны лишь против России; другой войны он не хотел. После 1938 года он, видимо, не хотел войны и против Франции и, уж конечно, против Англии. Англия, в свою очередь, тоже не хотела войны против гитлеровской Германии. Напротив, начиная с 1937 года Англия активно стремилась к длительному миру с Германией, в котором нуждался и которого желал Гитлер как важнейшей предпосылки для осуществления своего похода на Восток. Но именно попытка достичь «умиротворения» закончилась войной — войной между Англией и Германией, которой не желала ни Англия, ни Германия и которая была для Гитлера ошибочной войной. Эта почти невероятная трагикомическая история до сих пор полна загадок.

ВОЙНА ПРОТИВ АНГЛИИ — «ОШИБОЧНАЯ» ВОЙНА

Война между Германией и Англией, которая была объявлена в сентябре 1939 года, но в течение многих месяцев практически не велась, была «странной войной». Ее не хотели обе стороны; они к ней не готовились; у них не было направленных друг против друга военных планов. Никто из них не имел целей в этой войне. Гитлер был далек от мысли стремиться ликвидировать Британскую империю, хотя на практике это и произошло в результате войны. Напротив, он мечтал о разделе мира между тремя империями, которые были бы тесно связаны между собой, — заокеанской Британской империей, средиземноморской итальянской империей и восточной германской империей.

Англия, в свою очередь, также не думала о расчленении Германской империи, хотя оно и явилось одним из результатов войны. Более того, вначале она весьма активно участвовала в создании Великой германской империи путем присоединения Австрии и Судетов и была вполне готова помочь в присоединении Данцига.

Оба государства хотели не войны, а партнерства и сотрудничества между собой. Однако на условия партнерства и формы сотрудничества у каждого из них были свои собственные взгляды, которые оказались затем непримиримыми. И каждый думал, что он сможет навязать другому свои представления. До последнего момента обе стороны не верили, что из-за этого может начаться война, причем война настоящая, война не на жизнь, а на смерть. Обе стороны хотели обмануть друг друга: каждый надеялся, что другой наконец уступит. После объявления войны прошло более полугода, пока блеф стал горькой реальностью.

Гитлер хотел и требовал от Англии лишь «свободы рук на Востоке». Он полагал, что три великих партнера — Германия, Англия и Италия — не должны вмешиваться в имперские сферы друг друга, но пользоваться так называемым правом полной доверенности. Возможно, что он искренне верил в это и был готов безоговорочно одобрить все, что предпринимала Англия в Индии или Палестине, если бы Англия заняла по отношению к нему такую же позицию в Восточной Европе и Советском Союзе. Но здесь он трижды просчитался.