Почему не гаснут советские «звёзды»

Раззаков Федор Ибатович

Отметим, что подобных советов не было больше ни в одном советском театре. Почему же «Таганке» такой совет создать разрешили? Исключительно в целях того, чтобы данный театр нельзя было разрушить в будущем, поскольку в таком случае пришлось бы пойти против воли столь большого числа авторитетных людей, за спиной многих из которых стояли не менее авторитетные представители западной элиты. Короче, тронешь этих — поднимут вой западные.

О тогдашней позиции советских властей в идеологическом противостоянии двух течений вернее всего высказался писатель Сергей Наровчатов, который в приватном разговоре со своим коллегой поэтом Станиславом Куняевым заметил следующее: «К национально-патриотическому или к национально-государственному

направлению советская власть относится, словно к верной жене: на неё и наорать можно, и не разговаривать с ней, и побить, коль под горячую руку подвернётся, — ей деваться некуда, куда она уйдёт? Всё равно в доме останется… Тут власть ничем не рискует! А вот с интеллигенцией западной ориентации, да которая ещё со связями за кордоном, надо вести себя деликатно. Она как молодая любовница: за ней ухаживать надо! А обидишь или наорёшь — так не уследишь, как к другому в постель ляжет! Вот где собака зарыта!..»

Есть ещё одна версия создания таганковского совета — кагэбэшная. По ней выходило, что существование его позволяло КГБ (а среди перечисленных выше деятелей некоторые были на крючке у Комитета) не только контролировать либеральную элиту, но и самым активным образом влиять на неё. Это влияние наиболее ярко проявится спустя два десятка лет, когда именно большинство из перечисленных выше людей станут духовными лидерами горбачёвской перестройки, а вернее, «катастройки» (от слова «катастрофа»).

Но вернёмся в конец 60-х. Тогда с Любимовым случилась весьма показательная оговорка. Он в очередной раз сдавал высокой комиссии во главе с министром культуры Е. Фурцевой спектакль «Живой», но та никак не хотела его принимать, находя в нём массу антисоветских аллюзий. В пылу полемики с губ министра сорвалась реплика: «Вы что думаете: подняли „Новый мир“ на берёзу и хотите далеко с ним ушагать?» Любимов с ответом не задержался: «А вы что думаете, с вашим „Октябрём“ далеко уйдёте?» Режиссёр имел в виду продержавный журнал «Октябрь», оппонировавший «Новому миру», но министр решила, что речь идёт об Октябрьской революции. И Фурцева сорвалась с места: «Ах, вы так… Я сейчас же еду к Генеральному секретарю и буду с ним разговаривать о вашем поведении. Это что такое… это до чего мы дошли…»

Эта оговорка про Октябрь была не случайна: Любимов давно ненавидел советскую власть, и, самое странное, наверху это знали, но продолжали держать его в ранге главного режиссёра одного из центральных театров. Даже жалоба Фурцевой на него Брежневу не возымела никакого воздействия на последнего — генсек понимал, какой вой поднимет либеральная интеллигенция в связи с отставкой режиссёра-прогрессиста, и решил с ней не ссориться. Он вообще многое прощал этой братии, за что, собственно, и поплатится после смерти: редкий либерал теперь не вытирает о него ноги в своих воспоминаниях.

Между тем в первой половине 70-х началась «разрядка» (сближение СССР с Западом), и реноме Любимова в советских верхах значительно повысилось. В 1974 году он стал выездным и по просьбе итальянских еврокоммунистов (Любимов числился чуть ли не в близких друзьях их лидера — генсека КПИ Энрике Берлингуэра) получил возможность ставить свои спектакли как в Италии, так и в других европейских странах. На родине режиссёр жил как фон-барон: разъезжал на «Ситроене» (на иномарках в Советском Союзе ездили только избранные, сливки общества), проживал в престижной сталинской «высотке» на Котельнической набережной. И трогать его не смели даже члены Политбюро. Например, был случай, когда Любимов публично оскорбил одного из них — 1-го секретаря МГК КПСС Виктора Гришина, а также его жену, но ему и это простилось, хотя любого другого режиссёра за подобное могли легко вытолкать из театра взашей.

Эта история случилась в начале 75-го, когда супруги Гришины

пришли на премьеру таганковского спектакля «Берегите ваши лица». А их там форменным образом подставили: Любимов специально задержал их в своём кабинете, чтобы гости попали на спектакль уже по ходу его действия. А начиналось представление со сцены, когда пассажиры самолёта ждут припозднившихся «шишек» — высоких чиновников, костеря их на чём свет стоит за задержку. И так получилось, что этими «шишками» стали… супруги Гришины: пока они в темноте зала шли к своим местам, зрители сопровождали их проход свистом, улюлюканьем и сальными шутками. После этого Гришин официально заявил Любимову, что больше ноги его не будет в этом театре. А затем добавил: «Но помогать вашему театру я всё равно буду». И слово своё сдержал: в «Таганку» больше — ни ногой, но в то же время помог ей отгрохать новое здание, выделил её актёрам новые квартиры и т.д.

Тем временем «разрядка» набирала обороты. В августе 1975 года Брежнев подписал документы Хельсинкского совещания о безопасности в Европе, которые принято считать большим успехом внешней политики Советского Союза. Но это если и победа СССР, то пиррова. Действительно, эти документы окончательно определили те границы, которые сложились в мире после разгрома фашизма. Но они же (так называемая «третья корзина», которая содержала в себе документы о расширении культурного сотрудничества между Востоком и Западом) позволили западным державам начать настоящую духовную экспансию по отношению к СССР, к стремительному прививанию советскому народу западных ценностей. И ведущую роль при этом играли наши доморощенные западники и их «священные коровы» вроде той же «Таганки».

К моменту подписания Хельсинкских соглашений любимовское детище вот уже больше десяти лет размахивало знаменем главного оплота либеральной фронды в Советском Союзе (журнал «Новый мир» у либералов отняли, как мы помним, в 70-м). Причём делало это открыто, даже бравируя этим. Странно? Нисколько, если учитывать, что «Таганка» была точно таким же придворным театром, как и все остальные. Только другие театры служили «двору», а «Таганке» официально было разрешено встать к нему в оппозицию. Лишь два раза над Юрием Любимовым всерьёз сгущались тучи, когда державники пытались снять его с поста главного режиссёра: это случилось в дни чехословацких событий и в том самом 1970 году, когда Брежнев решился нанести удар по западникам. Страна тогда справляла 100-летие со дня рождения В. Ленина, а Любимов сорвал госзаказ и не выпустил юбилейный спектакль (его постановка «На все вопросы отвечает Ленин» была забракована).

Однако оба раза тучи над головой режиссёра самым чудесным образом рассеивались, и он продолжал руководить своим театром. А когда Брежнев повернул в сторону «разрядки», уже мало кто смел покуситься на шефа главного оппозиционного театра страны. И он продолжал с тем же рвением вытаскивать из своих широких штанин «фигу» за «фигой». Даже русскую классику брал себе в подспорье. По стихам А. Пушкина поставил спектакль «Товарищ, верь!..» (намёк был более чем ясен: верить «товарищи» должны были в скорый закат советской власти), инсценировал также роман Н. Чернышевского «Что делать?».

Последний являл собой типично антирусский спектакль, где обсасывалась всё та же любимая «конфета» западников: «рабская парадигма русской нации» (она фигурировала в нескольких творениях Любимова: «Живом», а чуть позже и в «Борисе Годунове»). Для людей сведущих это не являлось секретом. Например, именно в те самые дни, когда Любимов сдавал спектакль высоким инстанциям, в державном журнале «Молодая гвардия» (1970, № 8) была опубликована статья Сергея Семанова под названием «О ценностях относительных и вечных», где автор разоблачал именно таких аллюзионистов, как Юрий Любимов. Семанов писал: