Почему нет, Лёня?
Шрифт:
– Курорт, километров 80 от Бостона. Ну летом конечно курорт – море, пляжи, пальмы, и все это, прикинь, на севере Америки… а зимой там пустыня, но мне нравится. До работы добираться полчаса по пустой трассе… диких зверей полно, еноты, лисы, скунсы, утром едешь, обязательно пара-тройка раздавленных енотов на обочине попадаются.
– А скунсы это что такое?
– Ну это типа енотов, только не полосатые, а с такой белой полосой на спине, один раз увидишь, не забудешь. Отличаются крайней вонючестью – это у них защита такая, вонючие струи, потом месяц этой гадостью пахнуть будешь.
–
– Да нормуль всё… привык уже, хотя некоторые вещи конечно напрягают…
– Например?
– Ну феминизм например… нормальную женщину там встретить довольно тяжело, они там или толстые как бочки, или сдвинутые на феминизме – за свои права значит борются.
– Не женился там случайно?
– Да какой там, лучше удавиться, чем на таких жениться – вот здесь может подыщу кого-то себе в пару… сеструху твою например… – сказал Паша после третьей рюмки, а я подхватил.
– Да забирай, я как ближайший родственник, даю добро.
– Эй-эй, – не выдержала молчавшая всю дорогу Катя, – без меня меня женили, а у моего мнения вы чего, спрашивать не собираетесь?
– Собираемся, – смело ответил Паша, – поедешь со мной в Америку, Катерина?
Это было уже после пятой рюмки.
– Ну я даже не знаю, – закокетничала Катя, – мне надо обдумать этот вопрос…
––
Когда я проводил Павлика до остановки и вернулся, Катя спросила:
– Он чего, всегда такой был?
– Ну да, почти не изменился с доамериканских времен…
– И это у него на полном серьезе было, ну про меня и Америку?
– А вот завтра и узнаем, когда он проспится. А пока, дорогая Катерина Павловна… дада, помню, что Сергеевна… у меня к тебе будет маленькая просьба – поможешь мне завтра в одном небольшом, но деликатном дельце?
– Ясное дело помогу… нет, ты все-таки уточни, что мне делать, если он меня на голубом глазу в Америку потащит?
– Во-первых, когда потащит, тогда и начнешь думать, а пока рано, а во-вторых что-что… соглашаться конечно. Америка же это страна, где летает синяя птица удачи, большими стаями причем летает, а в садах там никогда не отцветает миндаль и кругом пахнет лавандой.
– Ладно, все понятно… хотя например ты, Лёня, мне гораздо больше нравишься…
– Давай лучше про дело.
– Окей, говори своё деликатное дело, а я еще посмотрю, стоит тебе помогать или нет.
– Значит так, вынимаем из шкафа две простыни, – я покопался на полках и вытащил оттуда две новые простыни, еще с неоторванными бирками, – далее сгибаем их пополам, берем в руки ножницы, – взял из секретера одни ножницы себе, другие для Кати, – и вырезаем на сгибе дырку, чтобы голова прошла.
– А зачем портить новые вещи? – спросила она.
– Затем, что если мы не испортим их, то завтра окончательно испорчусь я.
Катя поморгала, но ничего уточнять не решилась. Нашла середину на своей простыне, отмерила по десять примерно сантиметров от нее и ловко вырезала полукруг.
– На вот, примерь, ты же для себя этот саван готовишь, да?
– Типун тебе на язык, какой нахрен саван, это парадные одежды общества «Белое братство», вот можешь их
Катя сначала полистала брошюру, ничего полезного, видимо, для себя там не обнаружила, задержалась только на обложке, где была размещена Мария Дэви-Христос как раз в таком вот балахончике. Потом просунула голову в дырку.
– Нормально, только тут пояс нужен, чтобы не развевалось по бокам, и внизу подшить, слишком длинно.
– Вот нитки с иголками, – я достал из секретера жестяную коробку с этим делом, – займись пожалуйста. А пояс мы вот из этой старой наволочки сделаем, – и я присовокупил к простыням еще одну тряпку из шкафа.
Катя занялась шитьем и кройкой, а я тем временем примерил простыню на себя – нормально все легло, ничего подшивать не надо. Через десять примерно минут Катя закончила свои дела и наконец задала вопрос, который я от нее давно ждал:
– И что мы со всем этим добром делать будем?
– Садись, дорогая, на диван и слушай, – она послушно уселась на диван и уставила на меня два круглых зеленых глаза.
– Значит так, выезжаем из дому в восемь утра, простыни не надеваем сразу, с собой берем, подъезжаем к моему институту, заходим на соседний пустырь, у нас за психушкой есть такой, недавно старые дома снесли, а новые неизвестно когда начнут строить, там накидываем на себя эти балахоны, надеваем черные очки и вот эти шапочки…
– Ой, это же димины очки, он в них пришел!
– Да, позаимствовал я их у него на денек, мне нужнее, а вторые зато это мои собственные… так вот, надеваем очки, я остаюсь на пустыре, а ты…
––
В девять утра я стоял в кустах на пустыре и через пролом в не до конца снесенной стене наблюдал за действиями Кати на соседней улице. Простыня на неё села, как влитая, будто год она в ней ходила по улицам нашего города, призывая народ влиться в дружные ряды белобратской церкви. Она прошлась пару раз туда-сюда по Тургенева, а тут и черная Камри подкатила с уже до боли мне знакомыми пассажирами. Катя подошла к машине и сказала водителю что-то неслышное отсюда, тот ответил, шевеля толстыми губами. Далее было всё примерно так, как я и предполагал – водила открыл дверь и попытался схватить Катю за руку, она ловко увернулась и рванула вверх к Сенной, черта лысого вы её догоните, парни. Далее они оба вернулись к машине, поорали друг на друга, сели и с проскальзыванием шин рванули на Торговую, к моему, значит, пустырю. Ну чего, Лёня, боевая готовность номер один, оружие к бою, по местам всем стоять к всплытию…
Камри свернула с Торговой на пустырь, налетела колесом на немаленький камень, подпрыгнула с грохотом и резко затормозила. Быки выходят из машины и начинают разглядывать окрестности. В это время я, напялив поглубже шапочку и поправив очки, отделяюсь от противоположного конца пустыря и начинаю двигаться к ним, быки в ах..е разглядывают меня.
– Это чо за чучело? Слышь ты, исусик, дергай отсюдова, пока целый, – говорит тупой.
– Стой, – поправляет его умный, – никуда не дергай, иди сюда, муфлон.