Почему свет..?
Шрифт:
— Дай мне всего минуту, — попросил он.
— Мне говорили, что я должна отдать тебе всю свою жизнь, — ответила я. — И еще, чуть не забыла, я должна дать тебе детей. Детей, которые могут жить днем, как и я. Полагаю, этого достаточно, не так ли, Зеэв Дювалль? Что изменит дурацкая минута, если я должна отдать тебе всё.
Он отпустил меня.
Я побежала вверх по ступенькам.
На верхней площадке я оглянулась, испытывая нечто между восторгом и ужасом. Но он исчез. Освещенная часть дома вновь выглядела абсолютно безжизненной.
Юнона.
Ребенком была я, полагаю. То, чего она боялась больше всего, когда клан Северин заставил ее вытащить меня на наступающий рассвет, чтобы посмотреть, сколько я смогу вынести. Всего минуту. Столько же, сколько просил Зеэв. Я не предоставила её ему. Но у неё тогда — и у меня сейчас — выбора не было.
Вначале она была очень рада тому, что я пережила рассвет. Но потом, когда я начала снова и снова спрашивать: «Когда я снова увижу свет?» Ох. Тогда она начала терять меня, а я — её, мою высокую, рыжеволосую, голубоглазую маму.
Она никогда не говорила об этом, но это было очевидно. Чем дольше я проводила под светом дня, тем больше я доказывала, что я настоящая солнцерождённая, тем сильнее мы отдалялись друг от друга. Сама она могла выдержать два или три часа примерно раз в неделю. Она ненавидела солнце и его свет. Они приводили её в ужас, и когда я оказалась способной не только противостоять солнцу, но даже полюбить его и желать, двери её сердца закрылись передо мной.
Юнона ненавидела меня так же, как ненавидела солнечный свет. Моя мама возненавидела меня, не смогла меня переносить, ненавидит меня сейчас.
Часть 3
Прошло около трех недель. Сосны потемнели, остальные деревья покрылись медью и бронзой и, словно высокие кошки, линяли мехом своей листвы. Я гуляла по усадьбе. Никто не поощрял и не отговаривал меня. Им нечего было от меня скрывать? Но я не водила машину, и потому была ограничена расстоянием, которое могла пройти пешком и вернуться обратно по вечернему морозцу. Всё равно днём активность в доме и за его пределами была минимальной. Я начала дольше спать по утрам, чтобы бодрствовать по ночам, иногда не ложась до четырех или пяти часов. Это было меньшее из того, что мне хотелось знать о происходящем в замке Дюваллей; мне причиняло дискомфорт то, что многие из них слонялись вокруг и проявляли активность, пока я сплю. Я запирала свою комнату на замок и подпирала дверную ручку спинкой стула. На самом деле, я беспокоилась не о Зеэве. Ни о ком конкретном. Просто общее ощущение и атмосфера этого места. У Северинов было несколько по большей части или целиком ночных обитателей — моя мать, например — но было и немало таких, как я, предпочитавших жить днём, хоть и не способных вынести прямые солнечные лучи.
Несколько раз во время моих дневных экскурсий я натыкалась на домики в лесу, на виноградники, сады, поля с уже собранным урожаем. Однажды я даже видела людей со стадом овец. Ни овцы, ни люди не обратили на меня внимания. Несомненно, их предупредили, что прибыла новая Жена от Альянса,
Брак будет заключён в первую ночь следующего месяца. Краткая, простая церемония, просто легализация. Свадьбы в большинстве домов были такими: ничего особо праздничного, не говоря уж о религиозном, в церемонию не вкладывалось.
Я думала, что смирилась. Но, конечно, я этого не сделала. Что касается него, Зеэва Дювалля, я «встречалась» с ним, как правило, только за ужином — за жуткими пустыми ужинами, участвовать в которых меня заставляли хорошие манеры. Иногда мне подавали мясо — мне одной. На столе появилась хрустальная миска с фруктами — специально для меня. Я с трудом проталкивала еду в глотку среди их «привередливого» презрения. Я завела обыкновение забирать нарезанные фрукты в свои покои и съедать их позже. Он был вежлив. Он беззаботно и безжалостно предлагал мне хлеб и вино или воду. Иногда я пила кровь. Мне приходилось. У неё был странный привкус, но возможно, мне это просто чудилось.
Иногда по ночам я видела его в доме: играющего с кем-нибудь в шахматы, слушающего музыку, читающего в библиотеке, негромко разговаривающего по телефону. Три или четыре раза я выглядывала из верхнего окна, а он по-волчьи скользил среди деревьев. Бледные волосы сверкали, словно пучок упавших на Землю лунных лучей.
Он охотился?
Я собиралась выйти замуж в черном. Одеть траур по своей жизни, как девушка из пьесы Чехова. Подготовила к завтрашнему дню платье и чёрные туфли. Никаких драгоценностей.
Также я решила не ходить на ужин. Старуха, которая читала за столом и самодовольно посмеивалась над текстом; мерзкий мужик подбирающий кровь в стакане хлебным мякишем; сменяющие друг друга лица, низкие голоса, бормочущие о былых временах и людях, известных только им. И он. Зеэв. ОН. В отличие от остальных, свою порцию он выпивал изящно. Воду, порой вино — обычно красное, будто изображающее кровь. По сравнению с нашей первой ночью он стал одеваться более элегантно, хотя и неброско. В тёмно-белой бархатистой рубашке с пуговицами цвета кости он выглядел прекрасно. Я могла бы убить его. Нас легко убить — автокатастрофа, пули — хотя мы можем прожить, как однажды упоминал Тифа, даже тысячу лет. Наверное, очередная ложь.
Тем не менее, сегодня вечером я туда не пошла. Я собиралась перекусить у себя, последним яблоком и сушеными вишнями.
Около половины одиннадцатого в мою дверь постучали.
Я подпрыгнула, больше из-за того, что ждала чего-то подобного, чем из-за удивления. Я отложила книгу с пьесами Чехова, и спросила: «Кто там?», прекрасно зная, кто пришел.
— Можно войти? — спросил он. Формальный, мелодичный, чужой.
— Я бы предпочла, чтобы ты оставил меня в покое».
Он не обратил особого внимания на мои слова:
— Хорошо, Дейша. Я спущусь в библиотеку. Никого кроме нас. Свежий кофе. Я буду ждать до полуночи. Потом у меня дела.
Я встала, подошла к двери и высказалась с удивившим меня саму хрустящим ядом в голосе:
— Дела? Выслеживать животных в лесу и разрывать их на части, чтобы добыть правильную свежую кровь? Такие дела?
Наступила тишина. Затем он сказал:
— Я буду ждать до полуночи.
И исчез. Я знала это, хотя и не слышала, как он ушел.