Почерк дракона
Шрифт:
– Слушаю! – ответил голос Пащенко.
– Гриша! – позвал Шатов.
– Говорите громче!
– Гриша, это Шатов! Ша-тов!
– А, – вроде бы обрадовался Гриша, – ты как с того света разговариваешь!
– Почти! – сказал Шатов.
– Не слышу!
– Почти! – крикнул в трубку Шатов.
– Чего разорался! – взвизгнула одна из баб.
– Моду взяли, орать на ухо, – поддержала ее напарница.
– Что там у тебя за шум? – спросил Пащенко.
– У меня здесь, товарищ подполковник, чрезвычайная ситуация! – как можно громче крикнул
– Ты чего, Шатов, крышей поехал? – неуверенным голосом спросил старший лейтенант Пащенко.
– Всего двоих, – просительно протянул Шатов, оглядываясь на двух склочниц.
Бабы разом затихли, и вокруг Шатова вдруг появилось пустое пространство.
– Прикалываешься, Шатов?
– Так точно, товарищ подполковник. Есть пока оружие не применять. Их возьмут на Центральном? Хорошо. А пока, не подскажете мне, кто такой майор Ямпольский? – отвернувшись к стене, уже тише спросил Шатов.
– Ямпольский? – переспросил Пащенко.
– Ямпольский. Мне очень нужно узнать, кто это такой и чем занимается.
По тамбуру за спиной Шатова пробежал говорок, а потом наступила тишина.
– Это… Ямпольский – начальник оперативно-поискового отдела.
– Какого?
– Оперативно-поискового отдела. Отдел было расформировали лет пять назад, а потом, в начале этого года, снова создали. Тебе зачем?
– Нужно. Мне еще вот что нужно, – Шатов оглянулся через плечо и с удовлетворением обнаружил, что все отвернулись и демонстрируют полную лояльность к гражданину, только что испрашивавшего по телефону разрешения убить двух огородниц.
Какой дисциплинированный у нас народ, в который раз восхитился Шатов.
– Мне еще нужно узнать, чем именно сейчас занимается этот отдел.
– А я откуда знаю? – в свою очередь спросил Пащенко.
– А кто знает?
– Ямпольский и знает!
– А он к вам в райотдел заходил в последнее время?
– Он? – в трубке послышались невнятные переговоры – Пащенко отвернулся от телефонной трубки и консультировался с соседями по кабинету. Насколько знал Шатов, их там имелось не менее пяти. – Слушаешь, Шатов?
– Да.
– Сам он не приходил, а его человек был, то ли в прошлом месяце, то ли в этом…
– Чем-то конкретным интересовался?
– Ты, Шатов, совсем наглость потерял! – засмеялся Пащенко, и Шатов осознал, что действительно несколько зарвался.
– Я сейчас продиктую две фамилии, а ты, пожалуйста, пробей в течение часа все, что сможешь…
– А если нет? – поинтересовался Пащенко.
– Пробей-пробей, только аккуратно, а я твой должок спишу! – тихо, прикрывая трубку рукой, сказал Шатов.
– Слово?
– Слово!
– Пишу, – сообщил Пащенко после секундной паузы.
– Андрей Павлович Мазаев, сорок три года, предприниматель. С третьего на четвертое мая. Автокатастрофа.
– Автокатастрофа… Дальше.
– Дальше – Николай Станиславович Каневецкий,
– Принято, – деловым голосом сказал Пащенко, – и это будет последней информацией…
– Договорились.
– Через час позвони! – Пащенко положил трубку.
Жалко, конечно, отпускать на волю такого засранца как Пащенко, но иначе не получается. Значит, пусть плавает Гриша. Даст Бог, еще попадется.
Шатов спрятал в карман телефон и повернулся лицом к зрителям. Захотелось сказать что-нибудь бодрое, жизнеутверждающее. Типа – всем спасибо за сотрудничество. Но электричка как раз въехала на перрон Центрального вокзала, затормозила, и открылись двери. Как по волшебству расчистился проход от Шатова к выходу.
– Всем спасибо! – все-таки продекламировал Шатов и выпрыгнул на перрон.
И снова вопрос – куда пойти, куда податься?
К Пащенко – только через час. Домой? Судя по перронным часам, сейчас – начало первого. Арсений Ильич будет звонить только в шестнадцать ноль-ноль. Есть еще три часа на личную жизнь и поиск новой информации.
И еще хочется жрать. Такое впечатление, что с утра в желудке не было ничего, кроме молока. Что значит – складывается впечатление? Он сегодня действительно не принимал вовнутрь ничего, кроме молока в гостях у участкового.
Три часа. Заехать в аптеку к Вите? Не стоит. Он в последние дни слишком часто таскает за собой неприятности. К Вите можно будет пойти только после того, как все утрясется. А если не утрясется, то к Вите он просто не сможет пойти. Очень простой и душевный расклад.
Шатов через подземный переход вышел на привокзальную площадь. Поедем – поедим. На вокзале и в радиусе трех километров от него кушать рискованно. Даже если это новый Макдональдс. Тем более, если это новый Макдональдс, поправил себя Шатов. Один запах импортной забегаловки отбивал у Шатова всякое желание кушать.
Оставалась кафешка «Ураган», которую в просторечии именовали «Уркой». Двадцать минут пешком и на метро.
У входа в метро Шатов замер. Снова он забывает оглядываться, твою мать. Или он меньше стал бояться? Привык?
Шатов прислушался к своим ощущениям. Жить хочется. Это не новость. Это как раз уже должно было войти в привычку – хотеть жить. Бояться жизнь потерять? Вот об этом думать не стоит. Шатов почувствовал, что все в его душе переполнено ужасом, что каждая клеточка его тела живет в постоянном страхе перед смертью, и что только какой-то внутренний стопор удерживает сознание Шатова от срыва. Лучше не думать об этом, подумал Шатов. Не сметь думать об этом, приказал себе Шатов.
Думай о чем угодно. О бабах… О них – тоже не стоит. О работе… На хрен, думать о работе – это значит вспомнить о злосчастной статье и Васильеве. Выходит, чтобы не сойти с ума, ему можно думать только о выполнении задания Арсения Ильича. Только о нем. Больше ничего у Шатова не осталось. Только задание. И только после выполнения этого задания есть шанс, что к Шатову вернется все остальное.