Почетная шуба (Повесть, рассказы)

Исаев Николай Павлович

— А дальше что? — спросил председатель.

— Дальше-то? — растерянно переспросил стрелочник. — Так…

— Позвольте мне напомнить, что было дальше, — загремел, вставая из-за стола, заведующий складом Мешков. — Вы, голубчик, так наловчились стрелки передергивать, что на моем складе обнаружена недостача целой партии отечественного вельвета, двух километров тканей оригинальных расцветок, ящика гвоздей в экспортном исполнении, триста пар бутс для футболистов высшей группы и тонны югославского чернослива!.. Послушайте, куда вам столько! Вам

же одному все равно не съесть!

— Что же это вы, Прохор Иванович? — поддержал председатель.

Стрелочник завздыхал, замялся и наконец решил оправдаться.

— Нечистый попутал, — сказал он с наивной верой в силу слова.

— А с Варламским как у вас вышло? — спросил председатель.

Стрелочник покосился на Варламского, нашел на полу паркетину поинтересней и начал:

— Как в вечор лег я на печь, так всю ночь и промаялся. Стреляет в боку, точно трехдюймовка какая. С интервалом стреляет. Баба моя и то говорит, чем так-то валяться, сходил бы на линию, поезд перевел, может, и полегчает.

Ладно, думаю, может, и отпустит. Надел полушубок, валенки. Только до стрелки доковылял, экспресс уже горло дерет, дескать, давай, Прохор, не зевай. Взялся я за балансир, подналег…

— Вот, вот! Взялся, подналег! — вскипел Варламский. — А зритель до сих пор ждет талантливой современной пьесы! Поймите вы наконец, Прохор Иванович, что нашей сцене как воздух нужны характеры яркие, своеобычные, полнокровные, а не ходули в пиджаках и сорочках! А так что же получается?! На словах вы «за», а на деле у нас в прошлом сезоне три премьеры, и все из загранжизни. Одна, другая, третья… А где наш современник? Где его жена?

— Действительно, — поддержал председатель — Что же это вы?

Стрелочник покраснел.

— Нет! Пусть расскажет, как он Новоселова под монастырь подвел! — потребовал чей-то голос.

Стрелочнику, вероятно, стало отчасти все равно, и он даже с ка-ким-то удовольствием откликнулся на это предложение:

— Вышел я на линию по летнему случаю без шапки. На что уж рукавицы у меня справные, и тех не захватил. Иду по путям, а вокруг цветы цветут, и на душе этак легко, такая благодать, что дай, думаю, повер-ну-ка стрелку получше.

В комнате наступила гробовая тишина.

Председатель встал и прерывающимся от волнения голосом сказал:

— Мы проиграли Уругваю ноль — один… Прохор Иванович, в этом виноваты прежде всего тренеры, футболисты и судьи, но ваше поведение, фактически определившее исход встречи незадолго до финального свистка, заслуживает соответствующих оргвыводов!

…Стрелочник вышел в коридор. Его обступил десяток людей в железнодорожной форме.

— Ну как? — спросил один из них.

— За все отвечу! — убежденно объяснил стрелочник, — Сказали, чтобы ни за что не сомневался…

УКУС КОРОЛЕВСКОЙ КОБРЫ

Мы не пытались лгать друг другу и говорили то, что думали.

— Укус королевской кобры — это самое страшное, когда кто-нибудь

кусает, — сказал он.

— У меня нет основания противиться этому утверждению, — сказал я.

— Укуса королевской кобры — вот чего бы я хотел избежать любой ценой, — сказал он.

— Перед нападением она распускает капюшон и раскачивается, — сказал я.

— И трещит, как трещотка, — сказал он.

— В настоящее время между нами и королевскими кобрами значительные расстояния, но обсуждение этого вопроса никак не назовешь излишним, — сказал я.

— Нет, мы не сказали ничего лишнего, — сказал он.

— Укус королевской кобры может сбить спесь с кого угодно. Слоны падают, как зяблики, наступив на монстра, — сказал я.

— Я пережил за свою жизнь достаточно жутких минут и настоящих кошмаров, но все они бледнеют…

— Мои тоже бледнеют, — сказал я.

— Единственное, что положа руку на сердце я могу сравнить с укусом королевской кобры, это…

— Боюсь, мне придется оспорить ваше грядущее заявление…

— Это укус рассвирепевшей королевской акулы за долгие мили от берега, в открытом море!..

Я не стал спорить.

ЗОЛОТАЯ ГРОЗДЬ ОПЫТА

Шутка

— Жизнь отдает свои богатства только человеку, исполненному жизненного опыта, — говорил своему собеседнику человек, съевший замечательную часть золотой грозди опыта.

— Да, это. так! Это так! — восторженно согласился его собеседник, игрой загадочных обстоятельств совершенно лишенный какого бы то ни было жизненного опыта.

— Золотая гроздь опыта — самая дорогая из тех гроздей, кои предлагает нам жизнь!..

— Верно, верно, верно…

— Кто переплывал моря во все времена и у всех народов?

— Я и сам об этом думал…

— Только лица, шедшие под парусами! Они ставили их таким образом, что ветер дул и надувал!

— Боже мой, все так!

— Ныне мы не в состоянии назвать сотни имен драматургов, чьи пьесы шли на сценах!

— Да, да.

— Имена забыты, но мы с уверенностью можем сказать: это они обрывали с золотой грозди опыта неоспоримые ягоды!

— Немыслимо! Именно так!

— До сих пор есть племена, не знающие стульев! Они сидят как придется и на чем попало. Иногда они убеждают себя, что можно прислониться…

— Они даже… прошу вас, продолжайте!

— Тысячи не знают, куда пойти посидеть вечером в городе… при тысяче мест, куда бы они могли пойти и посидеть…

— Они… они…

— Я долгие годы знаю одного человека, у которого болит мизинец на правой руке!..

— Вы никогда раньше… прошу вас, продолжайте.

— До сих пор во время наших встреч, когда он, говоря, жестикулирует, помогая, себе руками, я вижу у него этот мизинец… И если спросить, не утрачено ли прежнее ощущение, связанное с ним, он, наверное, ответит, как отвечал тогда, — в безвозвратном прошлом…