Почетный караул

Коззенс Джеймс Гулд

— Я не видел текста, судья. Но думаю, в ней говорилось, что мы выставили его силой, что ему не удалось ко мне пробиться и что он просит подтвердить мне лично разрешение военного министерства.

— А что же Джобсон? Растерялся?

— Там вот как все получилось: офицер группы ВВС принес телеграмму, когда Джобсон как раз был у начальника штаба. В довершение всего Джеймс написал в конце, что, по его мнению, его выставили из гарнизона, чтобы скрыть, что у нас проводится политика расовой сегрегации, которая, как он полагает, противоречит директивам главного штаба ВВС. Естественно, Джобсона спросили: «Это правда? У вас там что, и вправду насаждают сегрегацию? Расскажите, что там у вас происходит». Джобсон просто не знал, куда деваться.

Справедливости ради нужно отметить, что, хотя полковник Джобсон, старый кадровый военный, не отличался ни особым умом, ни рассудительностью, в данном

случае он поступил совершенно правильно. Ему был задан прямой вопрос, и он не мог солгать. Такой циркуляр существовал. Полковник Моубри сам проложил к этой мине бикфордов шнур, и, в каком бы месте его ни подожгли, в любом случае все должно было закончиться оглушительным взрывом. Конечно, можно все объяснить неблагоприятным стечением обстоятельств: Бенни случайно врезал в нос не тому, кому следует; Джеймс прибыл в Оканару в самый неподходящий момент и остался без присмотра в самом неподходящем месте; по чистой случайности телеграмму с протестом Джеймса положили на стол начальника штаба ВВС как раз тогда, когда там был полковник Джобсон; но не случись всего этого — по отдельности или вместе, — мина все равно сработала бы по какой-нибудь другой причине.

И зачем только Уилбур Райт научил Деда летать, подумал полковник Росс. Сейчас ему даже казалось, что было бы лучше для всех, если бы этот Уилбур Райт и талантливый лейтенант Моубри, черт бы их побрал, свернули себе шею на том знаменитом пастбище.

— Ну и что теперь? — спросил он.

— Думаю, мы теперь не можем сделать то, что запланировали, — смущенно сказал генерал Бил. — Во всяком случае, не так, как собирались. Они хотят, чтобы мы немедленно приняли меры.

— Какие меры?

— Чтобы мы внесли изменения в циркуляр, добавив в него два параграфа примерно следующего содержания… постойте-ка, дайте мне текст, Вера. Ага, вот послушайте, судья, я прочту параграф четыре. Для обеспечения тесного взаимодействия, необходимого для самостоятельно действующей боевой единицы, весь личный состав прикомандированной группы будет пользоваться одними и теми же помещениями и прочими объектами, перечисленными в параграфе два. Им запрещается вход в помещения, предназначенные для постоянного личного состава АБДИПа, за исключением почты, отдела финансовой службы, главного гарнизонного магазина, а также тех зданий и частей зданий отдела изучения личного состава, которые могут периодически использоваться для чтения лекций и занятий. Конец параграфа. Параграф пять. Копии настоящего циркуляра должны быть розданы всем офицерам, прикомандированным в настоящее время в связи с проектом ноль-триста тридцать шесть дробь три; каждый из упомянутых офицеров должен прочесть циркуляр и вернуть копию в штаб после того, как заверит своей подписью прилагаемое ниже заявление о том, что он читал приказ и понял его содержание. Конец параграфа. Конец циркуляра.

Полковник Росс на некоторое время задумался, потом угрюмо произнес:

— Добейтесь, чтобы в параграфе пять они исключили слова в настоящее время, и дальше надо заменить заверит своей подписью на подпишет. В параграфе пять в список исключений следует добавить амбулаторный пункт и церковь. Мы же не можем лишить их права на медицинское обслуживание и утешение в религии. Кто этим займется и когда?

— Слышали, Вера? — спросил генерал Бил. — Пожалуйста, внесите изменения, о которых говорит судья. Я попросил размножить на мимеографе. Копии будут готовы после четырех. И приказал отделу личного состава собрать этих ребят в четыре тридцать. Мне так и сказали — сам эту кашу заварил, сам и расхлебывай. Так что, пожалуй, лучше мне самому этим заняться и никому не перепоручать. Во всяком случае, не Деду.

— Уж это точно, — сказал полковник Росс. — Я бы ему больше вообще не стал ничего поручать. — Он тут же пожалел, что не сдержался и дал прорваться раздражению. — Не записывайте это, Вера, — сказал он. — И сделайте одолжение, отключитесь пока от линии. А то я могу сказать еще что-нибудь, что лучше не стенографировать.

— Да и я, пожалуй, тоже, — засмеялся генерал Бил. — Пока можете повесить трубку, Вера.

— Слушайте, Нюд, — сказал полковник Росс. — Расскажите поподробнее о настроении в Вашингтоне. Эти параграфы, которые вам продиктовали, что это было — предложение или приказ? Вам посоветовали их добавить или же приказали?

— А вы можете отличить предложение от приказа, когда речь идет о Вашингтоне? Мне рекомендовали действовать именно таким образом, но я почувствовал, что

пахнет жареным. Я сам в это вляпался и сам выбираюсь — но делать это нужно побыстрее и без шума. Я знаю, что подобные неприятности были в Учебном командовании, в Техасе. Тоже насчет клуба. Дед как раз это и имел в виду. Все это чертовски сложно. Скажем, у тебя обучается большая группа белых бомбардиров и очень маленькая группа цветных. Командиру учебного центра абсолютно до лампочки, какого цвета кожа у его бомбардиров, лишь бы клали свои игрушки точно в цель или — если перестать себя обманывать, как это делают наши друзья наверху, — в пределах нескольких тысяч футов от цели. Курс обучения трудный, времени всегда не хватает, потому что сроки очень жесткие. Он должен выдать хороших бомбардиров — иначе… И вот если большая группа недовольна, что им приходится пить пиво вместе с курсантами меньшей группы, возникает моральная проблема. Если в результате страдает боевой дух одной из групп, какой группой вы бы пожертвовали на его месте?

— Какой толк сейчас рассуждать, — сказал полковник Росс. — Давайте лучше подумаем, что нам делать. — Он поглядел на обшитую досками стену, украшенную плакатом, где на фоне плывущих по небу облаков торчали три деревянных креста, один из них был увенчан стальной каской. Надпись под плакатом гласила: Женщины! Они уже ничем не помогут стране — но вы можете! Вступайте в ряды Женской Вспомогательной Службы! — В любом случае за все спросят с вас, Нюд, — сказал полковник Росс. — Если сделаете, как велят, но результата не будет, скажут, что сами виноваты, зачем согласились, у вас, мол, своя голова на плечах. Вам там, мол, на месте, виднее.

В одном генерал Бил был прав: предложения, исходящие из главного штаба, невозможно отличить от приказов, по той простой причине, что любое предложение — тот же приказ, только в другой форме; предложения обычно лишь дополняют или уточняют содержание приказа. Например, в данном случае суть приказа такова: ты должен как можно скорее расхлебать кашу, которую заварил. Тут предложение как раз определяет, что значит «расхлебывать кашу». Чтобы командование осталось довольным, решение проблемы должно удовлетворять всем требованиям, содержащимся в неявном виде в этом предложении. Так, смысл четвертого параграфа сводится к следующему: решить проблему — значит компенсировать ущерб, нанесенный боевому духу негритянских летчиков; для этого нужно убедить их в том, что в прежнем циркуляре не было ничего для них оскорбительного. Параграф пять следовало читать так: Ни в коем случае нельзя подрывать дисциплину; нельзя давать повод думать, что ты уступил нажиму, а значит, уступишь и в следующий раз. Вместе оба эти пункта гласили: В любом случае ни при каких обстоятельствах твои действия не должны компрометировать Главный штаб ВВС, доставлять лишние хлопоты в это трудное военное время и заставлять начальство лезть из кожи вон, пытаясь увязать провозглашенную теорию с существующей практикой. Наконец, в предложении подразумевалось (хотя и не было сказано прямо, потому что генерал-майор Бил это и так прекрасно знал) следующее: Неисполнение этого приказа по каким бы то ни было причинам будет расцениваться как прямое неповиновение и нарушение воинской дисциплины, так что смотри, парень!

— Добавьте в циркуляр четвертый параграф, Нюд, — сказал полковник Росс. — А параграф пять опустите. Я зачту им исправленный вариант, и на этом давайте закончим. Вряд ли мы что-то выиграем, если заставим их расписаться на приказе. Точно так же нет никакого смысла вам самому его читать. Во-первых, можете не сомневаться, кто-нибудь поднимет руку и скажет: «Я не могу подписать приказ. Я его до конца не понял». И к пяти часам вам придется половину из них посадить под арест. А во-вторых, если приказ прочту я и кто-нибудь в задних рядах попытается возразить, то я могу сделать вид, что ничего не слышал. Другое дело вы — вам придется сразу же поставить наглеца на место. Как только они узнают, для чего их собрали, и услышат приказ, они сразу поймут, что мы знаем об их планах. Пройдет часа два, не меньше, прежде чем они решат, как быть дальше. А с клубом придется сделать иначе. Пусть Джонни приведет своих ребят в клуб к половине пятого. А офицера, который будет исполнять обязанности начальника полиции, мы поставим в дверях, и он их просто не впустит внутрь, если они вздумают прийти. Лучше бы, конечно, сделать так, как я предлагал с самого начала. Но после того, как мы прочтем приказ, мы уже не сможем делать вид, будто думаем, что они просто не знают о запрете пользоваться гарнизонным клубом.