Почта святого Валентина
Шрифт:
— А ты?
— Я уже покушала. Стряпка с пальчиков сыта.
Обычно Стемнина раздражало это провинциально-умильное «кушала». Но сейчас, перечеркивая все обиды и драматические выводы, бывший преподаватель всем сердцем, до дрожи ощущал: это Она, та самая, долгожданная, на всю жизнь. Каждый медальон поджаристого картофеля надкусывал как праздничный деликатес, посылая Вике благодарные взгляды.
— Что слышно на работе?
— Когда как. Когда Штраус, а когда и Хренников.
Стемнин так и не рассказал Вике про Варю, вряд ли и сама Вика говорила о нем кому бы то ни было, особенно
— Буду готовиться к осени в Академию управления. Музыка — это не мое. Детская любовь. Хотя нет, и в детстве я музыкальную школу не особо любила…
— Почему, Вика?! Из-за денег? Так ты из-за этого не переживай. Мы же можем…
— Дело не в деньгах. Хочу все изменить, понимаешь? Мысли, людей, место, вообще все на свете. Родиться заново. Послушай, когда мы уже переклеим обои в маленькой комнате? Давай в эти выходные?
Поскольку в квартире воцарилась эталонная чистота, Викина нервная энергия несколько дней безрезультатно искала выход, пока наконец не были обнаружены неполадки с обоями в комнате, где она обычно занималась. Неполадки пустячные — в двух местах над плинтусом серебристые полосы разъехались и задрались да еще наверху, в полуметре от шторы, сквозь бумагу проступило круглое рыжее пятнышко размером со шляпку гвоздя. Видимо, малярши, которых нанимала Елизавета Дмитриевна, плохо подготовили стены. Пятнышко было крохотное, задранные края можно было подклеить, но Вику не устраивали полумеры.
— Смилуйся, неделя осталась до Нового года. Разведем тут хаос и анархию. Давай после праздников — вдумчиво, не спеша…
— Илюша, так это и лучше. К Новому году все будет новое, праздничное, чистенькое. Мы вдвоем с тобой за два дня управимся.
Двигать мебель, застилать полы, таскать грязь по всему дому Стемнину вовсе не улыбалось. И все же он надеялся, что после ремонта, который они сделают вдвоем, по-семейному, Вика успокоится и почувствует наконец себя хозяйкой в доме. А значит, дом опять станет домом, душа — душой и вообще все вернется на свои места.
Чистя зубы перед сном, Стемнин обратил внимание на полку, где хранились гели-бальзамы-пенки и висела мочалка. Протянув руку, он удивленно разглядывал флакон Викиного шампуня. То ли монеткой, то ли ключом была стерта часть надписи: «для… волос». Слова по краям остались, а середину Вика решила удалить. Видимо, считала, что стертые слова могут снизить ее образ. То же самое было и с флаконом бальзама-кондиционера. Что это были за слова? «Жирных»? «Тонких»? «Ослабленных»? Неужели она могла подумать, что подобные пустяки могут его охладить?
Когда Стемнин вернулся в спальню, Вика уже лежала в постели. Приподнявшись ему навстречу, она что-то протянула ему в ладони.
— Что это? — улыбнулся он ее улыбке.
— Просто… Для профилактики.
В ее ладони лежала твердая белая подушечка жвачки. «Менять прическу, снимать очки, отращивать бороду, брить грудь и подмышки, искать новый стиль одежды —
Не целовать ее в губы, отречься от них! В антракте он мстительно обцеловывал все, кроме губ, пока не добрался до узких ступней со слипшимися бессильными пальчиками. Вдруг он почувствовал слабый запах, даже не сам запах — бледную тень запаха вяленой рыбы. Его охватило яростное торжество победителя, словно именно это микроскопическое несовершенство, а не ее наслаждение было главным трофеем. Будто он добыл важнейший, ключевой секрет, сразу принесший победу не в одном сражении, а во всей войне. Теперь ему не терпелось рассказать о своей находке, чтобы раз и навсегда изменить расклад ролей: безупречность Вики против коллекции его собственных недостатков.
— Почему ты не целуешь меня в губы? — она глядела на него добрыми, пьяными от удовольствия глазами.
— Не хочу причинять тебе неудобство.
— Перестань, ты же воспользовался жвачкой.
«Воспользовался жвачкой, что за оборот!» Он встал с постели и принялся не спеша одеваться. Ничего не понимающая Вика следила за ним.
— Интересно получается, — заговорил Стемнин, застегнув последнюю пуговицу на рубашке. — Почему я — предмет твоих бесконечных придирок? Думаешь, у тебя нет никаких недостатков? Никаких запахов?
Выражение Викиного лица переменилось на растерянно-выжидающее. Она словно силилась заранее понять, совпали ли открытия Стемнина с ее собственным списком.
— У меня есть недостатки, но про них знаю только я, — наконец выговорила она. — Что ты вообще имеешь в виду?
— Да не важно. Мне хватает деликатности не обращать внимания на подобные пустяки.
— Да? Мне не хватает. Я не могу целоваться, если такой…
— А я могу, если у тебя, скажем, ноги… Но я тебя люблю, и поэтому мне не важно, как… и что…
— Ноги? Что с моими ногами? — В голосе Вики заметалась паника.
— Ничего. Прекрасные ноги. Просто ноги есть ноги…
Не произнеся больше ни слова, Виктория поднялась и вышла из спальни.
Что он наделал! С чего взял, что с Викой можно сражаться ее же оружием? Да он вообще не хотел сражаться — только остановить ее нападки. Что сейчас будет? Она уйдет? Захочет в отместку причинить большую боль? Он отматывал цепочку раскаленных спором слов. Господи, он ведь только что впервые признался ей в любви! Причем ухитрился связать это признание морским узлом с оскорблением!
«Вот что такое устная речь! Минное поле случайностей, где подкладываешь мины самому себе».
Через полчаса он решился постучать в закрытую дверь кухни. Она сидела на диванчике и перебирала пшено. Мириады желтых зернышек-планет были рассыпаны по столу, и из этого живого лунного хоровода Вика пальцем выводила темные мертвые астероиды и осколки метеоритов. Она вопросительно подняла глаза.
— Ты как? — спросил Стемнин.
— Илья! Давай срочно отремонтируем маленькую комнату, хорошо?