Почтальон и ноябрь
Шрифт:
Всю ночь над сводом дева, подобная сирене,
качаясь над волнами, теченью Сены вторит.
Линялый завсегдатай парижских тротуаров
вдруг на меня косится слащавым рыбьим оком,
и в тот же миг испанец с походкой, полной жара,
исчезнет в переулке
случайном и далеком.
Рычит автобус… Улиц струящиеся нити
наполнены обманом… Подружитесь с полипом?
Со спрутом? С осьминогом?
Ах, нет? Тогда бегите
по
Плыви туда, где заводь, к покойной, ясной сини,
ты, маленькая рыбка среди акульей стаи,
где тысячи танцовщиц,
сложенных, как богини,
твое топтали сердце, балуясь и играя.
В Aubert Palace, Gaumont, Paramount и Cameo [11]
целуются – и только.
Кто это мог предвидеть?
Оркестр играет громко – как белая камея,
мой одинокий профиль нелеп и столь обыден.
11
Старые кинотеатры Парижа, сегодня не функционирующие.
Eiffel, как гриб крученый, разверзнулся геенной
и виден отовсюду, как бес на брачном ложе.
Все чересчур огромно… Мне – крошечной вселенной –
все это недоступно, как крокодилья кожа.
Но как в толпе прохожих идти одной, тоскуя,
без теплых рук? На небе – закаты розовеют
и вспыхивают звезды…
А для чего живу я —
среди деревьев чуждых безлистная аллея?
Вокруг – потоки взглядов и тысячи объятий,
и видится прохожим в весеннем сладком трансе
в кругу Больших Бульваров
дорожный указатель,
где под руку гуляют и думают: Douce France…
Колдуньи Парижа
В переулке Пигаль есть одна комнатенка глухая,
что зажата меж лавок, в которых торгуют салатом —
мадам Каль, не открывши конверта, там письма читает,
сотню франков берет за услугу. Я помню, когда-то
про мамашу Дюваль с авеню Фромантен услыхала,
будто та напророчит судьбу над кофейною гущей,
перескажет тебе твои тайны с улыбкой усталой,
пахнет кофе в отеле ее. У Жирар-вездесущей,
на углу авеню Эшикье, в разноцветном салоне
очутившись однажды, в беседы журчании тихом
ты услышишь о всяком, о чем не желал бы и помнить —
она лучше родимой сестры тебя знает. От лиха
сохранит,
по наказу ее сбережет тебя джинн-невидимка,
твой обидчик сомлеет от страха на собственном ложе,
коль вы вместе проколете сердце его фотоснимка.
На бульваре Осман проживает волшебница Сара,
в шар хрустальный взглянет – и день судный окажется ближе…
Подрисованным глазом грядущее видит. И даром
обладает предречь чудеса, что творятся в Париже.
А в «Ротонде» [12] , меж столиков, тешась убогой разживой,
твою левую руку чудная гадалка подымет
12
«Ротонда» (La Rotonde) – легендарное парижское кафе со столетней историей, расположенное в доме 105 по бульвару Монпарнас. Завсегдатаями «Ротонды» были Модильяни и Шагал, Кандинский и Сутин, в кафе приходили Волошин, Ахматова и Маяковский, а в 30-е годы – Хемингуэй, Фитцджеральд и Сименон.
и, на скатерти карты свои разложив торопливо,
не сводя с тебя глаз, назовет тебе важное имя.
И, коснувшись Венеры холма, улыбнется лукаво,
в один миг ей откроется верного счастья примета —
на ладони твоей пентаграммой означена слава,
а запястье твое окаймили четыре браслета.
А какой-нибудь нищий в Париже за горстку сантимов
посулит тебе счастье стишком на обрывке бумаги —
предсказание нищего хоть и едва постижимо,
на поверку окажется самой надежной из магий.
А волшебница Зина по-польски твердит у порога,
видя нимб над тобой, что довериться должно надежде,
что пред поступью тихой простерта прямая дорога,
что услышат тебя наделенные слухом… Но прежде
средь шелков ты услышишь факира наказ – Хамам Бея,
что стальным, проникающим взором на взор твой ответит,
опий жизни курить повелит, снов былых не жалея:
«Разве можно упрочить эфир иль удерживать ветер?
И коль скоро тростник на ветру оказался столь шатким,
твердый пальмовый ствол вдруг покоем твой разум наполнит.
Ты одна в этом мире. Лишь помни о вечном порядке.
И коль скоро всем движет волна, возлюби только волны».
И направо, налево, мансарды, подвалы и урны
чародеи Парижа заполнят, как спящие змеи,
как зеленые жабы, как совы – живые ноктюрны,
Конец ознакомительного фрагмента.