Почтальон, шире шаг!
Шрифт:
А затем начался лес. Но опять же совсем не такой, как возле Прилук. Там лес — невысокий ельник, островки ракит и крушины с зарослями малины и смородины, а здесь — высоченные медноствольные сосны подступают к самой насыпи, и поезд мчит, словно в рыжевато-зеленом туннеле. В вагоне аж потемнело, хотя на улице еще ярко светило солнце.
Время от времени мимо окна с грозным ревом и грохотом проносились встречные пассажирские и товарные поезда. От неожиданности Валя всякий раз отшатывалась, но тут же снова припадала к окну — старалась сосчитать вагоны или платформы, но каждый раз сбивалась
В Минск они приехали к вечеру. И сам город Валя увидела как-то неожиданно. Поезд замедлил ход и начал, видно, поворачивать, потому что выгнулся огромной дугой, и Валя могла одновременно видеть и тепловоз впереди, и, обернувшись, самый последний вагон. Она загляделась на хвост поезда, а когда посмотрела вперед, так аж ойкнула от удивления. Во все стороны перед нею расплескалось море огней. Яркие, разноцветные, они сверкали, переливались, и небо над ними казалось не темно-синим, а светлым, словно где-то за громадами домов вставало невидимое солнце.
Валя тут же принялась тормошить Адама Степановича, который задремал, облокотившись о столик, с не раскуренной трубкой в зубах.
— Приехали! Дядя Адам, мы уже приехали!
Адам Степанович посмотрел в окно и спокойно ответил:
— Да нет еще, не торопись. Еще с четверть часа до вокзала будем ползти.
Но все-таки начал одеваться.
Зашевелились, зашумели другие пассажиры. Кое-кто даже начал пробираться с чемоданами и сумками в руках поближе к выходу. Шагнула было к проходу и Валя со своей сумочкой, но Адам Степанович тронул ее за рукав:
— Лучше в окно гляди, может, своих увидишь, когда к вокзалу подъедем.
Поезд еще и правда долго постукивал на стрелках, проезжал под какими-то мостами, пока наконец не остановился перед ярко освещенным зданием.
И почти сразу же Валя увидела Галю и дядю Миколу. Они стояли на перроне, как раз напротив их вагона. Валя помахала им рукой и вместе с дядей Адамом пошла к выходу.
А еще минут через десять они уже сидели в такси и ехали по праздничному городу. На коленях у Вали лежал букетик гвоздик — Галин подарок, а сама Галя говорила, говорила, говорила… Называла улицы, по которым они проезжали, площади. «А вот здесь парады бывают… А вон там кукольный театр… А это — памятник солдатам и партизанам, которые освобождали Минск…»
Дядя Микола попросил таксиста ехать помедленнее: «Пусть наша гостья городом полюбуется». И сам время от времени перебивал Галю, вспоминал, какими были эти улицы в первые послевоенные годы.
Они довезли Адама Степановича до самого дома, где жила его младшая дочь, а затем снова колесили по городу, любуясь из окон памятниками, зданиями, мигающими, переливающимися огнями иллюминации.
Тетя Катя заждалась их.
— Это же надо — так долго от вокзала добираться, — ворчала она на дядю Миколу, доставая из буфета тарелки. — Автобусом можно было давно туда и обратно съездить. Я уже волноваться начала.
Дядя Микола молчал и лукаво усмехался девочкам.
Вскоре тетя Катя велела всем мыть руки и идти к столу.
Только после ужина Валя вспомнила о своей сумочке, в которой вместе с гостинцами лежал букетик Галиных пунцово-красных гвоздик. Валя понюхала цветы. Они пахли морозом.
Галя
— Теперь таких на рынке не увидишь, — сказала тетя Катя.
Узнав, что яблоки послала Люся, Галя сморщила нос и насмешливо хмыкнула. Но яблоко себе выбрала самое большое и самое красивое.
Спать девочек положили вместе на широкую тахту, а перед тем они долго рассматривали Галины коллекции: значков, среди которых было много иностранных, открыток с портретами киноартистов. Валя тоже собирала открытки, но у нее их было куда меньше.
Назавтра сестры не расставались ни на минутку. Ездили в парк, ходили в кино, смотрели у соседа-художника цветной телевизор. Валя перелистала книги в Галиной библиотеке и в душе пожалела, что зимние каникулы коротки — все не прочтешь…
Наступил второй день.
И вот в этот-то день случилось происшествие, о котором они обе не могут вспомнить без краски стыда на щеках.
Да только краснеют Галя и Валя по разным причинам.
Началось с того, что утром после завтрака дядя Микола сказал:
— А сегодня, Валюша, знаешь, куда вы пойдете? В цирк. Ты когда-нибудь была в цирке?
Валя в цирке не была. Видела выступления артистов цирка по телевизору, но телевизор — это ведь совсем не то. Побывать в цирке — Валина давняя мечта. Но от взрослых, которые иногда ездили в столицу на неделю и даже больше, она слышала, что попасть в цирк почти невозможно. Билеты продают заранее, за месяц вперед, попробуй достань…
Валя радостно повернулась к сестре и вдруг увидела, что Галя сморщилась и хмыкнула — точно как вчера, когда она вспомнила о Люсе. Но дядя Микола строго посмотрел на нее и подал две розовые бумажки.
— Чур, только не опаздывать и держаться вместе. Народу там будет много, а Валя города не знает.
Галя взяла билеты.
— Папа, а на мороженое, на лимонад…
— Вот вам и на лимонад, и на мороженое, — высыпал на стол целую горсть меди и серебра отец.
Народа в цирке и впрямь было тьма-тьмущая — не пробиться. В основном школьники: и такие, как Валя и Галя, и постарше, и поменьше. Мальчишки, которые уже успели раздеться, гонялись друг за другом, толкались. Были и взрослые, чаще всего с маленькими детьми, совсем карапузами. Дневное представление…
Пока сестры сдали в гардероб свои шубки и выбрались из толпы, им чуть ноги не оттоптали.
Галя тут же повела Валю к продавщице мороженого и купила два «пингвинчика». Затем они нашли свои места во втором ряду, сели, а вскоре началось представление.
Все было так, как Валя себе и представляла, и все — немножко иначе. На арене выступали клоуны и гимнасты, жонглеры и фокусники, ездили на велосипедах медведи и танцевала на натянутой под самым куполом проволоке балерина в блестящей юбочке. Каждое выступление зрители встречали и провожали бурей аплодисментов. Не жалея ладоней, Валя аплодировала вместе со всеми. Радость переполняла ее. Но когда она искоса посмотрела на Галю, то даже растерялась.