Почтальон всегда звонит дважды. Двойная страховка. Серенада. Растратчик. Бабочка. Рассказы
Шрифт:
— Господи! Да ты, похоже, напуган до смерти!
— Напуган. И даже очень. Им известно больше, чем ты думаешь.
— Значит, мы действительно в опасном положении?
— Надеюсь, что нет. Но надо соблюдать крайнюю осторожность…
— Тогда, может, мне не подавать в суд?
— Наоборот, ты должна подать. Иначе нам крышка.
— О-о… Да… Хорошо. Понимаю.
— Подавай. Но смотри, будешь говорить с адвокатом, взвешивай каждое слово. Не ляпни лишнего.
— Хорошо… Ты меня не разлюбил?
— Конечно, нет. Ты же знаешь.
— Ты обо мне думаешь? Все время?
— Все время.
— Ну
— Вроде бы никаких. У тебя все?
— Да, думаю, да.
— Тогда давай прощаться. А то вдруг еще кто-нибудь ко мне зайдет.
— Ты так говоришь, словно хочешь от меня отделаться.
— Нет, просто здравый смысл.
— Ну ладно. Сколько это еще продлится?
— Не знаю. Возможно, долго.
— Умираю, до чего хочу видеть тебя!
— Я тоже. Но мы должны быть осторожны.
— Что ж, тогда пока?
— Пока.
Я повесил трубку. Люблю я ее, как же, как кролик любит змею. Этой ночью я сделал то, чего еще никогда в жизни не делал. Я молился.
Глава 9
Примерно через неделю после этого Нетти влетела ко мне в кабинет и быстро захлопнула за собой дверь.
— Там опять мисс Недлингер. Хочет вас видеть, мистер Хафф.
— Задержи ее на минутку. Мне надо сделать звонок.
Она вышла. Я позвонил. По какому-то совершенно необязательному делу. Просто нужно было время, чтобы взять себя в руки. Я позвонил домой и спросил филиппинца, не звонил ли мне кто. Он сказал, что нет. Тогда я попросил Нетти впустить Лолу.
Да, она сильно изменилась с того последнего раза, что я ее видел. Тогда она была ребенком. Сейчас передо мной стояла женщина. Возможно, так казалось из-за черного платья, но и по лицу было видно, что пережила она немало. Я чувствовал себя последним подлецом, но тем не менее пожал ей руку, усадил, спросил, как поживает миссис Недлингер. Она сказала, что хорошо, невзирая на все печальные обстоятельства. А я сказал, что это просто ужасно и что я был просто потрясен, узнав обо всем.
— А как мистер Сачетти?
— Давайте не будем говорить о мистере Сачетти.
— Мне казалось, вы друзья.
— Я не хочу говорить о нем.
— Простите…
Она встала, подошла к окну, снова села.
— Мистер Хафф, вы когда-то оказали мне одну услугу. И мне показалось, вы хорошо ко мне относитесь.
— Так оно и есть.
— И с тех пор я считаю вас своим другом. Поэтому и пришла… Я хочу поговорить с вами… как с другом.
— Конечно, конечно. Я рад.
— Но только как с другом, мистер Хафф. А не с агентом, занятым страховым бизнесом. И разговор должен быть строго конфиденциальным. Только между нами, мистер Хафф. Договорились?
— Конечно.
— Ох, совсем забыла, я же могу называть вас Уолтер…
— А я вас — Лола…
— Странно, но мне почему-то так легко с вами…
— Валяйте, выкладывайте, что случилось.
— Это об отце.
— Слушаю.
— Вернее, о его смерти. Я чувствую — здесь что-то не так. Что-то за этим кроется.
— Не вполне понимаю вас, Лола. Что кроется?
— Я и сама не понимаю что. Просто чувствую…
— Вы были в суде?
— Да.
— Там один или два человека, а потом еще несколько
— Нет, Уолтер, не это.
— Тогда что же?
— Не знаю. Не могу заставить себя сказать. Слишком страшно. Но эти мысли… они приходят мне в голову не в первый раз. Я измучилась от подозрений, от того, что мне кажется, за этим стоит нечто большее… чем думают все.
— Я вас не понимаю…
— Моя мать… Когда она умерла… С ней было то же самое…
Я ждал. Она судорожно сглотнула, помолчала. Мне показалось, она вообще раздумала говорить, но потом вдруг решилась и продолжила:
— Уолтер, у моей мамы были больные легкие. Специально для нее купили маленький коттедж в Лейк Арроухеде. И вот однажды в середине зимы мама поехала туда со своей близкой подругой на уик-энд. Как раз в разгар спортивного зимнего сезона, когда там полно людей, и вдруг она прислала отцу телеграмму, что хочет задержаться на всю неделю вместе с той женщиной. Ну, он ничего такого не подумал, послал ей телеграфом немного денег и написал — пусть живет там сколько хочет, если это полезно для здоровья. В среду на той же неделе мама заболела воспалением легких. В пятницу ей стало совсем плохо. Ее подруга пешком прошла по заваленному снегом лесу двенадцать миль, чтобы вызвать врача, — наш домик находился далеко от гостиниц и мотелей, на другой стороне озера, его надо обходить. Она пришла в гостиницу в таком состоянии, что ее пришлось положить в больницу. Врач тут же отправился к маме, но когда пришел, увидел, что она умирает. Она прожила каких-то полчаса…
— Так…
— И знаете, кто была ее лучшая подруга?
Я знал. Я сразу это понял, и по спине у меня побежали мурашки.
— Нет.
— Филлис…
— Ну и?..
— Скажите, что могли делать две женщины в заброшенном домике в такой холод, в самый разгар зимы? Почему они не остановились в гостинице, как остальные приезжие? Почему моя мама не позвонила, а прислала телеграмму?
— Вы хотите сказать, не она ее посылала?
— Не знаю, я ничего не знаю. Только уж очень странно все выглядит. Зачем понадобилось Филлис проделывать такой длинный путь? Неужели она не могла зайти куда-нибудь и позвонить? Почему она не взяла лыжи и не попробовала пересечь озеро напрямик, ведь это заняло бы полчаса? Она прекрасно бегает на лыжах. Зачем понадобилось идти три часа пешком? Почему она не торопилась привести врача?
— Погодите минутку, Лола. Что ваша мать сказала врачу, когда он…
— Ничего. Она была в горячке, без сознания. И потом, через пять минут врач начал давать ей кислород и…
— Так, погодите, Лола. Как бы там ни было, врач есть врач, и если у нее действительно было воспаление легких…
— Да, конечно, врач есть врач, но вы не знаете Филлис. А я вам могу кое-что рассказать. Во-первых, она медсестра. Считалась одной из лучших медсестер Лос-Анджелеса. Именно так она познакомилась с мамой, когда маме стало совсем плохо и ее поместили в больницу. Она медсестра и специализировалась как раз на легочных заболеваниях. Ей не хуже, чем любому врачу, известно, когда наступает кризис, все по минутам. И еще она знала, как вызвать воспаление легких.