Почтенные леди, или К черту условности!
Шрифт:
Разумеется, я пообещала, что как только Эвальд объявится, я незамедлительно направлю его к детям. Под конец разговора я позволила себе задать вопрос: не знает ли девушка некую докторшу по имени Йола Шэффер?
Дочь Эвальда ответила, что впервые слышит про такую и быстро попрощалась, поскольку собиралась продолжить разыскивать пропавшего отца. Ни о каком домике в Лигурии она также не слышала. От волнения я не успела запомнить ни ее имени, ни спросить номер телефона.
Увидев выходящую из соседского дома Аннелизу, я в полной растерянности бросилась ей навстречу.
Своим принципиальным спокойствием и полной невозмутимостью при известии о трагедии подруга довела меня до белого каления.
— Для начала пойдем-ка в дом, — хладнокровно говорит она, — в конце концов, не нужно, чтобы об этом слышала вся улица. — Прежде чем усесться поудобнее в кухне, она достает из холодильника минеральную воду и пьет прямо из бутылки. — Теперь давай по порядку. Кто звонил, кто умер?
— Аннелиза, Бернадетта и неизвестный мужчина, предположительно органист, несколько дней мертвы! Отвечай немедленно: ты приложила к этому руку?!
— Разумеется, нет! — возмущенно заявляет она. — Тебе ли не знать, что все это время мы находились здесь, в доме, вместе. Единственно, куда мы выезжали, это в Баден-Баден. Кроме того, Эвальд не раз говорил нам, что и Бернадетта, и ее приятель одной ногой стоят в гробу.
— Вероятно, — говорю я, — но это же не оправдание, дающее кому бы то ни было право по своему усмотрению определять день их смерти. И вообще, с какой стати вы решили за бедного органиста? Может, он вовсе не собирался умирать? Боюсь, тут вы допустили ошибку.
— Что значит «вы»? — возмутилась Аннелиза. — Я невинна, как новорожденный младенец. Мне начинает казаться, что ты хочешь испортить мне предвкушение радости от нашего путешествия!
Я пришла в ужас. Какой нормальный человек после всего, что произошло, отправится в путешествие за удовольствием? А что мы скажем Эвальду?
— Ах, полно, — утешает Аннелиза. — Эвальд взрослый человек и в любом случае позвонит своим детям. А если не позвонит, то сам будет виноват.
В общем, я сдалась: подруга убедила меня в том, что мы не можем отказать очаровательным студентам, к тому же не должны отвечать за поступки Эвальда.
Ровно в десять наши водители дожидались у парадной двери, их собственный багаж состоял из двух набитых под завязку и местами оттопыривавшихся спортивных сумок. Они так радовались предстоящей поездке, что нетрудно было догадаться: возможность попутешествовать являлась для них не только необходимым побочным приработком. Мы подождали, пока они погрузят наши чемоданы, и залезли в машину. Первой за руль села девушка, ее приятель был на подмене. Оба в черных очках, в темных кепи с козырьками. Наверное, таким способом они решили обозначить свой новый статус — своего рода униформа. По дороге молодые люди рассказывали нам про свои прежние работы, которые почему-то приходились главным образом на гастрономическую область.
— Рикки приходилось столько раз сервировать столы, что она накачала двуглавую мышцу, — говорит ее друг и для подтверждения задирает
— Убери свой палец, Моритц, — произносит Рикарда с легкими нотками раздражения в голосе, но все же соглашается, что работа в пивной на открытом воздухе не та профессия, о которой можно мечтать.
Узнаем, что оба учатся первый год на ветеринарном факультете.
— Моритц чуть старше меня, — объясняет девушка, — он альтернативщик, да еще оставался на второй год в школе.
— Это она мне мстит за бицепсы, — комментирует Моритц, и оба смеются.
Затем он рассказывает, как прошлым летом работал в службе охраны в роли ассистента детектива при супермаркете.
— Что, и оружие выдавали? — любопытствует Аннелиза.
— Только дубинку, — отвечает он. — Однако если вы думаете, что в магазинах тырят только школьники или уголовники, то заблуждаетесь. Мы ловили священников, профессоров и домохозяек с толстыми книжками в пластиковых пакетах.
— Я бы от стыда сквозь землю провалилась, — признается Аннелиза. — Это каким же тупым надо быть, чтобы дать себя поймать?
Моритц зааплодировал, но Рикарда зашипела на него:
— Ничего смешного не нахожу! — И обратилась к Аннелизе: — Если я украду у вас из кошелька пятьдесят евро, вы посчитаете меня жалкой воришкой. С какой стати нам считать учителя, укравшего третий том «Истории искусств», утонченным эстетом? Лично я никакой разницы не вижу, и у меня нет сострадания к книжным воришкам!
Меня порадовало, что девушка устроила нагоняй моей бессовестной подруге.
В Тюбингене я сразу зарезервировала в замке номер на двоих — на меня и Аннелизу. Студенты собрались переночевать у друзей, но перед тем как отправиться к ним, пообедали с нами в ресторане «Мауганештле». У входа над скамейкой висела большая табличка: «Здесь сидят те, кто всегда сидит».
Мы изрядно попотели, прежде чем раскусили эту швабскую задачку и хорошо отдохнули от трудностей пути за кислой печенкой, картофельной лапшой и бутылочкой «Троллингера». Рикарда нас просветила, что Тюбинген находится в самом центре земли Баден-Вюртемберг, а экзотическую табличку при входе в ресторан нужно понимать в том смысле, что люди с удовольствием приходят сюда снова и снова. После обеда мы оставили наших провожатых и двинулись в отель прикорнуть на часик. В конце концов, это увеселительная прогулка.
Я крепко уснула. Прошло полчаса, Аннелиза пришла будить меня и напугала. Знаю, ее тянуло посмотреть на Башню Гёльдерлина, где больной психическим расстройством поэт жил до самой смерти в семье Шрайнеров.
Когда Аннелиза не вымотана работой по саду и у нее перед глазами цель, то она готова прошагать не один километр. Два часа мы болтались по старому городу и по берегу Некара, прежде чем она согласилась передохнуть. В летнем кафе под деревьями мы нашли своих студентов в кругу приятелей, попивающих эспрессо.