Почти джентльмен
Шрифт:
Феба резко уронила руки и сжала их в кулаки – так сильно, что ногти впились в ладони. Боль ее отрезвила.
Какой вздор! Последние три года она с успехом играла мужскую роль – стояла, сидела и вела себя как мужчина. Ей не хотелось чувствовать себя женщиной.
Она ловко маскировалась под светского щеголя, но ледяное сердце Фица Марстона перекачивало шампанское вместо крови, ибо его обладатель отказывался переживать то, что было похоронено на дне этого самого сердца, – унижение перед глупым капризным мужем и боль от
Феба сама выбрала для себя столь странную жизнь и не собиралась ее менять, поддавшись чарам заезжего графа.
Она позвонила в звонок. «Бедный Билли, я заставила его так долго ждать!»
Лорд Линсли рано ушел с бала. Урок вальса прошел лучше, чем он ожидал. Пожалуй, теперь он сможет вальсировать на свадьбе кузена или на другом подобном празднике.
Впрочем, лорд не знал, стоит ли ему ходить в «Олмак». Он был одинок и нуждался в женском обществе, но лондонские сборища казались ему не самым удачным местом для поиска невесты.
Они с Вулфом выпили в клубе, потом Линсли вернулся в свой городской особняк и продолжил пить.
Время шло, огонь в камине почти догорел, но Дэвид не собирался вставать с кресла и ложиться спать.
Вся беда в том, сказал он себе, что жизнь с Марджери была слишком удобной. Наверное, такую жизнь можно назвать идеальной для мужчины, который нуждается в сексе, дружбе и понимании, но странным образом остерегается любви.
Когда они познакомились, она была хозяйкой гостиницы, хорошенькой молодой вдовой. В ту ночь разразилась гроза, и он не смог попасть к себе домой, в поместье Линсли-Мэнор. Дэвид никогда раньше не останавливался в гостинице «Красный боров», но его поразили чистота помещения и качество мясного пирога, который она ему подала – причем подала быстро; когда он приехал, все остальные постояльцы спали.
Ее повар тоже ушел спать. Марджери не стала его будить. Она сама принесла Дэвиду мясной пирог и отличный эль. Белокурая, полногрудая и веснушчатая, в свои двадцать пять она была еще в самом соку. И, как и он, страдала от одиночества, несмотря на свою энергию и жизнерадостность. Взявшись за вторую кружку эля, Дэвид пригласил ее к себе за стол. Она рассказала, что ее муж умер год назад и с тех пор она сама заведует гостиницей.
– Это выгодное дело. К тому же я слишком занята, чтобы жалеть себя.
– Да, я понимаю, что вы имеете в виду, – ответил Дэвид. Он тоже был загружен работой с тех пор, как вступил во владение поместьем. Ему нравился фермерский труд, тем более что ему достались чудесные земли, хороший управляющий и отличные жители. Но иногда он спрашивал себя, по нему ли такая ответственность. В конце концов, ему был всего двадцать один год. Иногда по ночам, одиноко сидя над бухгалтерскими счетами и гадая, что делать с конкретным полем – засеять или оставить под паром, – Дэвид боялся допустить роковую ошибку, влезть в долги или каким-то образом опозорить свою семью.
– Ты
Дэвид пожал плечами и тяжко вздохнул. Несколько месяцев назад у него был головокружительный роман, и он до сих пор не оправился от потрясения. Когда все закончилось, он дал себе страстную клятву никогда не жениться. Впрочем, он не стал говорить об этом Марджери. Наверное, боялся, что она посмеется над этими детскими мыслями.
Они занимались любовью до рассвета, лежа на ее большой пуховой перине. Несколько дней спустя Дэвид вернулся, а потом еще раз. Она предупредила его, чтобы он не сильно шумел в постели: в конце концов, у нее приличная гостиница, а не публичный дом. Иногда, в теплую погоду, они уходили в поля. Марджери брала корзину со вкусной едой, они стелили на землю одеяло и шумели, сколько хотели.
Во время одной из таких летних вылазок они и зачали Алека.
Когда Марджери призналась, что носит под сердцем ребенка, Дэвид предложил пожениться, но она мягко ему отказала.
– Спасибо, милый, – сказала она, – но я вполне довольна своим положением. Ну какая из меня графиня? А что касается ребенка, то уверена, ты поможешь, если мы когда-либо будем в чем-то нуждаться. Впрочем, я способна сама его прокормить.
Дэвид был раздосадован отказом и упорно продолжал настаивать на своем. Законы наследования не терпели компромиссов: если она родит сына, он должен быть законным ребенком, чтобы унаследовать звание пэра. Неужели она не хочет, чтобы ее ребенок стал богатым и получил право решать судьбу страны?
В конце концов Марджери сдалась. Они поженились тайно, в другом районе графства, меньше чем за неделю до рождения Алека. Родные Дэвида (несколько престарелых дядьев) были в гневе.
Однако все устроилось весьма неплохо. Марджери по-прежнему владела гостиницей, а Алек рос веселым, ласковым и смышленым ребенком. Он очень рано понял, что его родители – выходцы из разных миров, и смирился со своим положением.
Алеку нравилось бывать в доме отца: там было много старинных рыцарских доспехов. Впрочем, у мамы он тоже не скучал. В ее гостиницу наведывались самые разные люди, и это было интересно. К тому же в мамином доме лучше кормили.
До десяти лет Алек жил с матерью, но Марджери всегда советовалась с Дэвидом по вопросам воспитания сына. Они договорились, что благополучие Алека важнее любых их желаний и предрассудков, поэтому Марджери со слезами на глазах согласилась отправить мальчика в Итонский колледж. Первый месяц сын терпел издевательства кучки маленьких снобов, но потом влился в коллектив – отчасти посредством своих кулаков (Дэвид научил его боксировать), отчасти благодаря своему уверенному жизнерадостному характеру.