Почти идеальное ограбление
Шрифт:
И Венечка не обманул его ожиданий. Он перезвонил Ромке примерно через час и сообщил, что городской пейзаж Софьи Полянской был куплен чуть ли не два месяца тому назад и почти сразу же информация об этом появилась в Интернете.
Поблагодарив друга за помощь, Ромка задумался:
– Выходит, Андрюшина газета о продаже той картины упомянула в связи с пожаром в галерее, а то б и вовсе умолчала, не такое уж это важное событие. Мало ли что этот миллиардер еще захочет купить, денег-то у него немерено.
– И тот, кто подменил картину, запросто мог знать об этой
– И как ты догадалась? – съехидничал Ромка.
– А сам ты не так же думаешь?
– Не в том дело. В галерее есть мастерская, так?
– Ну и что?
– А то, что можно было сделать копию прямо там.
– Но посторонний человек не мог воспользоваться чужой мастерской.
– Снова поразительно тонкая догадка.
– А ну тебя!
Лешка села за уроки, а Ромка принялся дорисовывать еще один круг на своем шедевре. Это занятие нисколько не мешало ему думать о загадочной пропаже картины Софьи Полянской.
На другой день была суббота. Как ни хотела Лешка как следует отоспаться, Дик ее разбудил, когда и девяти еще не было. С недовольством оттолкнув от себя лохматую морду, она отвернулась к стенке, но пес вскочил лапами на диван, ткнулся холодным носом ей в щеку и заскулил. Пришлось вставать.
Лешка натянула на себя джинсы и, проходя мимо Ромкиной комнаты, не без зависти взглянула на брата. Его-то никто не разбудил, и торопиться ему некуда. Попкину клетку Ромка предусмотрительно завесил огромным светонепроницаемым одеялом, чтобы желтый приятель не нарушал его сна, и теперь дрых в свое удовольствие.
Но каково же было ее удивление, когда, вернувшись с прогулки, она услышала веселое верещание попугайчика. Лешка обнаружила, что родители, которые до ее ухода так же, как и брат, тихо-мирно спали в своей комнате, уже успели разбежаться по своим делам, а полностью одетый Ромка, что-то жуя и бормоча себе под нос, сидит у компьютера и двумя пальцами тычет в клавиатуру.
Она подошла ближе:
– Что делаешь? Я думала, ты еще спишь.
– Завожу «Дело» и разрабатываю план наших дальнейших действий, – с важным видом провозгласил Ромка. – Причем нам сегодня же надо осуществить все намеченное.
– А что ты наметил?
Лешка вгляделась в экран. В Ромкином плане пока было всего три пункта. Следуя первому, им предстояло съездить в галерею, чтобы реабилитировать Арину в глазах Павла Петровича: вдруг она сама не захочет перед ним унижаться? Пункт второй гласил: проверить охранника, дежурившего в день пожара. И еще им предстояло проникнуть в имеющуюся там мастерскую и как следует ее осмотреть.
– И это все?
– А тебе мало? – Ромка вскочил. – Пей чай и пошли. Остальное буду по ходу дела додумывать. И не забывай, что мне еще свою собственную картину дописать надо.
Войдя в галерею, Ромка покосился на охранника, совсем еще молодого, спортивного вида, накачанного парня, которого
– Арина здесь ни при чем, зря вы ее подозревали. Вот, можете сравнить изнанки двух разных «Восходов». – И вручил владельцу галереи фотоснимки Катьки с перевернутой картиной в руках.
Павел Петрович встал, сказал тетке «извините» и открыл дверь в соседнюю комнату. Ромка с полным правом последовал за ним. Лешка осторожно двинулась следом.
Они и впрямь оказались в художественной студии-мастерской. Мольберты пестрели разноцветными холстами, в воздухе разливался терпкий запах краски. Копия «Восхода» без рамы стояла у стены рядом с зарешеченным окном. Богачев взглянул на ее изнанку и бока, потом внимательно рассмотрел принесенные Ромкой фотографии и неопределенно хмыкнул.
– Ну что, убедились? – Не дожидаясь ответа и полностью осмелев, Ромка прошелся по мастерской, подошел к самому большому мольберту и увидел недописанный натюрморт. Натюрморты Ромка терпеть не мог, вообще не понимал, зачем переводить краску на изображение всяких там овощей, фруктов и никчемных предметов, а поэтому перешел к другому мольберту, повернутому к окну, а по дороге непринужденно обратился к Богачеву: – Какое счастье, что пожар обошел стороной эту вашу студию!
– Хоть в этом повезло, – согласился с ним Павел Петрович, и тут дверь в мастерскую приоткрылась и тетка в кофте позвала его к телефону. Богачев поспешил за ней, а Ромка загляделся на лежащий прямо на полу холст. На нем масляными красками был написан освещенный ярким солнцем город, и пейзаж этот чем-то напомнил ему «Восход».
Ромка схватил холст, поднес его к копии картины Полянской и шепотом спросил:
– Лешк, позырь, похоже?
Сестра вгляделась:
– Что-то есть.
– Значит, копию могли сотворить прямо здесь, то есть моя версия подтверждается. Сейчас пойду и прямо спрошу у Павла Петровича, кто писал эту картину. Интересно, что он на это скажет? А ты наблюдай за выражением его лица. Вдруг я его это… ошеломлю, и он сам себя выдаст. Да, и еще следи за охранником. Интересно, как он прореагирует на мой вопрос.
Павел Петрович стоял в зале у картины большого размера и беседовал с высоким пожилым человеком – посетителем выставки. Дождавшись конца разговора, Ромка развернул перед Богачевым поднятый с пола городской пейзаж. Лешка была вся внимание.
– Чья это работа? Ваша? Очень красиво, – слукавил ее брат.
Однако Павел Петрович ничуть не смутился, не удивился и вообще не придал Ромкиному вопросу никакого значения.
– Сам я давно уже ничего не пишу. А это проба кисти моей жены, – просто ответил он. – Она начала ее давно, а потом увидела работы Софьи Полянской, поняла, что лучше не выйдет, и отставила ее. А мне подрамник понадобился, я этот холст с него и снял. Убери его отсюда, пожалуйста.