Почти леди
Шрифт:
– Это у нас обед? – поинтересовалась Мег, стараясь говорить шутливо. Она села на поросший мхом корень дерева, сняла шляпу и положила ее рядом с собой на траву, прежде чем потянуться к корзине с едой.
– Не совсем, – сказал Козимо, садясь рядом с ней. – Надеюсь, что настоящий ужин у нас будет, когда мы остановимся на ночь. Но сегодня мы почти ничего не ели, так что немного хлеба с сыром, пирог с ветчиной и яйцами, еще теплый, только что из печки, и бутылка вина будут очень кстати.
Козимо зубами вытащил пробку из бутылки и сделал большой глоток, потом передал бутылку
Она взяла ее, тоже глотнула вина и посмотрела на него:
– Ты собираешься сказать то, что мне может не понравиться, Козимо?
Он спокойно выдержал ее взгляд:
– Не знаю. Я предпочел бы другие условия для этого, но приходится мириться с тем, что есть.
Мег обняла руками колени и положила на них подбородок.
– Теперь можешь начинать.
Козимо вынул складной нож, который всегда торчал в ножнах у него на поясе, и разрезал пирог на четыре части. – Может, поедим сначала? – Он поднял кусок пирога на плоском лезвии ножа и протянул ей.
– Мне понадобится подкрепление? – спросила она со слабой улыбкой, беря кусок и впиваясь в него зубами.
Козимо покачал головой и сказал только:
– Ешь, Мег.
Они ели в молчании, передавая друг другу бутылку с вином, пока Козимо, вытерев руки, не положил пустое блюдо из-под пирога и бутылку назад в корзину и не встал.
– Я отнесу корзину назад, – сказал капер. – Поговорим, когда вернусь. – Он быстро удалился.
Мег встала и подошла к ручью. Она опустилась на колени, чтобы вымыть руки и сполоснуть лицо, потом присела на корточки, глядя в прозрачный быстрый поток, где в солнечных лучах серебрились рыбки. Гложущая ее тревога переросла в страх, и еда лежала в желудке как свинец.
Она скорее почувствовала, чем заметила вернувшегося Козимо, медленно встала и, повернувшись к нему, кивнула, как бы говоря, что готова слушать.
Его голос был низким и ровным, когда он заговорил. Он рассказал ей, кто он, что собирается делать и чего хочет от нее. И все это время она молчала, не отрывая взгляда от его лица.
Он собирался убить Наполеона Бонапарта.
Мег смотрела на него, ошеломленная грандиозностью замысла... грандиозностью и чудовищностью. И наконец скрытый смысл всего сказанного им стал для нее очевидным.
С самого первого момента, когда он увидел ее, он использовал ее, манипулировал ею, обманывал ее. «Я не могу допустить провала, дорогая».
В его словах она теперь уловила новый смысл. Он подготавливал ее с самого первого момента, как увидел.
– Нет, – заявила она. – Я не буду помогать тебе убивать человека.
Это все подождет: оскорбление, возмущение, удар по самолюбию. Сначала он должен понять, что все совершенные им достойные презрения поступки были напрасны.
Все было еще хуже, чем он ожидал. А Козимо думал, что подготовился к самому худшему. Но ее необычайная бледность, застывшие, обычно такие живые зеленые глаза, лицо, похожее на маску смерти, испугали его.
– Мег... – Он сделал шаг к ней.
Она выставила руки ладонями вперед:
– Не приближайся ко мне.
Он не послушал ее, и напрасно. Он подошел ближе, взял ее за руки:
–
Она изо всех сил ударила его. С размаху влепила пощечину, сначала по одной, потом по другой щеке, звук пощечин прозвучал в тихом вечернем воздухе так, что испуганные лошади заржали.
Ноздри его раздулись, но он продолжал стоять, не двигаясь, опустив руки, а на щеках его загорелись красные пятна.
– Ты имеешь на это право, – тихо сказал Козимо.
– Я ненавижу насилие, – сказала Мег, отворачиваясь от него. – И я ненавижу тебя за то, что ты вынудил меня так поступить. – Она ушла в заросли сосновых деревьев.
Козимо дотронулся до горящих щек. На мгновение ему показалось, что лучше такое действие, чем ее ужасная мертвенность, но теперь он уже не был в этом уверен. Он последовал за Мег в заросли и окликнул ее.
Мег слышала его голос, но продолжала идти. Даже в самом ужасном кошмаре она не могла бы себе представить ничего более отвратительного. Он играл ею. Использовал ее чувственность, которую она никогда и не пыталась скрывать, как средство для манипуляций. Она казалась себе грязной и ничтожной, как выброшенная дворняжка.
– Мег!
Его настойчивый оклик на этот раз заставил ее остановиться. Она не может просто оставить этот ужас позади, убежав в заросли, это ясно. Мег повернула назад и вышла как раз к тому месту, где стоял Козимо спиной к лошадям. Девушка подобрала свою шляпу, отвязала кобылу и села на нее, ожидая, когда Козимо сядет на своего жеребца.
Он ничего не сказал. В этот момент сказать было нечего, это он понимал, даже не глядя ей в лицо. Он пришпорил жеребца, и Мег в некотором отдалении последовала за ним назад на пыльную дорогу. Гостиница, которую выбрал Козимо, была в маленькой деревне на берегу реки. Здание стояло в стороне, не меньше мили от ближайших домов, и Мег решила, что это самое подходящее место для человека профессии Козимо. Они часто останавливались в подобных местах за прошедшие недели.
Их сердечно встретили, приняли у них лошадей, пообещав им хороший овес и чистое сено. А хозяйка гостиницы проводила их в красивый сад за гостиницей, настояв на том, чтобы они сели под виноградом и попробовали местного вина.
– Из виноградника моего отца, – сказала она.
Мег хотела отказаться, но настойчивое гостеприимство женщины не позволило ей проявить невежливость. Она села на деревянную скамью за деревянный стол и поблагодарила ее улыбкой, оставляя словесные благодарности Козимо.
Женщина принесла тарелку с оливками и тарелку с салями вместе с медным кувшином вина, сделала легкий реверанс и поспешила прочь.
Мег взяла оливку и выплюнула косточку в клумбу рядом с собой.
– Я хотела бы уйти в свою спальню. – Она встала из-за стола. – Я предпочла бы отдельную. Надеюсь, это возможно? – Голос у нее был ровный.
Козимо тоже встал:
– Конечно. Я пойду с тобой и поговорю с мадам Арлен.
Он не касался ее, просто шел рядом в гостиничную кухню. Здесь, свисая с крюков над плитой, сушились травы и воздух был пропитан запахом тимьяна и эстрагона, майорана и розмарина.