Почти полный список наихудших кошмаров
Шрифт:
– Возможно, твой дедушка все-таки был серийным убийцей, – пробормотал Джона, листая страницы. – Господи, хранить такое просто отвратительно!
– Он был детективом убойного отдела, – пояснил Юджин, после чего вновь открыл альбом на вырезке о сестрах Боуэн. – Это было его дело. Того парня так и не поймали. И деда это сильно подкосило.
Джона прочитал статью о похищении двух маленьких девочек неподалеку от того места, где они сидели сейчас. Первые предполагаемые жертвы убийства так называемого Сенокосца.
– Фу, – выдавил он, – люди – самые мерзкие существа.
– Доказано, что последнюю девочку, – добавила Эстер, – Алану Шепард, убил тот же парень.
– Боже.
– Да. От такого долго
– Что? Ваш дедушка…
– …заехал Смерти прямо в челюсть, – сказал Юджин. – Так он говорит.
– Класс. Но как вообще можно познакомиться с Мрачным Жнецом? – поинтересовался Джона. – Хотелось бы знать, ведь мы сами пытаемся это сделать.
– Точных сведений нет, но, думаю, имеет смысл отправиться туда, где наверняка будет Смерть, – ответила Эстер. – Например, в военный Сайгон. Если хочешь встретиться со Жнецом, стоит начать оттуда.
– Во Вьетнаме, где встречают нас событья? – спросил Джона.
– Именно.
Тогда-то Эстер впервые поведала Джоне все, что знала о Мужчине, ставшем Смертью.
13
Мужчина, Ставший Смертью
История о том, как все члены семьи Соларов оказались прокляты большим страхом, началась в Сайгоне в 1972 году.
На благоухающих улицах города стоял теплый тропический вечер, его жителей окутывала вязкая дымка из остатков дневной жары и многолетней усталости, вызванной нескончаемой войной. В городе всюду присутствовало французское наследие: маленькие бистро, куда частенько захаживали дипломаты с семьями; белые колонны здания почты в стиле неоклассики и мраморные статуи оперного театра с обнаженными торсами; усаженные деревьями улицы; разноцветные колониальные террасы, слипшиеся вместе, словно маленькие квадратные ириски, растаявшие на солнце.
Несмотря на то что везде виднелись последствия войны, Сайгону удалось избежать худшего; город, жалкий и полуразрушенный, по-прежнему сохранял свое величие, на его оживленных улицах кипела жизнь. Маленькие вьетнамские женщины, сидя в дверных проемах, рубили мясо на пнях, зажатых между коленями. В то время улицы, как и сейчас, наводняли мопеды: они гудели, ворчали и лавировали между собой, беспорядочный поток растекался по каждому главному проспекту и точно так же заполнял каждый крошечный переулок. Старики с обветренными на солнце лицами чинили перевернутые велосипеды, зазывали американцев в свои рестораны или курили, привалившись к капотам своих бело-синих такси в ожидании пассажиров.
Целый город раскачивался от волнения; встревоженное население занималось своими вечерними делами, не понимая, когда закончится война, и пока не осознавая, что всего через пару лет северяне захватят город и удержат его.
Так в одном задымленном безымянном заведении, куда часто забредали солдаты, Реджинальд Солар впервые повстречал молодого Джека Горовица, который еще не был Смертью, но вскоре должен был им стать. В тот день дедушка Эстер только прибыл в Сайгон, чтобы занять место своего товарища – лейтенанта, погибшего неделю назад. Тем вечером члены его взвода пили в баре, но даже не подозревали, что их новый командир находится среди них.
Мужчина, Ставший Смертью, сидел в одиночестве поодаль. Все знали его как рядового Джека Горовица восемнадцати лет, родившегося на юге и выросшего на ферме, а также как самого эксцентричного чудака на свете.
– Я точно вам говорю, он чертов колдун, – сказал рядовой Хэнсон, единственный среди всех солдат, кого дедушка Эстер
– Он вампир, – вторил ему другой. – Нужно вогнать ему в сердце кол.
Однако ни один из них не говорил о том, во что они искренне и безоговорочно верили относительно странного Джека Горовица: что тот был вополощением Смерти. Возможно, не самим Мрачным Жнецом, но по меньшей мере его кузеном, дурным предзнаменованием, посланным следить за ними в джунглях, служить маяком для Всадников, дабы те пришли растоптать их смертные души. Как можно догадаться, солдаты к тому времени уже свыклись с присутствием смерти. В 1972 году война для американских войск почти подошла к концу, и те, кто остался во Вьетнаме, постепенно сблизились со Жнецом. Они знали его на звук, запах, вкус горелой плоти, остававшийся на языке. Иногда он бывал громким: крики, сопровождавшие оторванные конечности, или шрапнель, разрывавшая кожу и мышцы, застревавшая глубоко в кости. Иногда бывал тихим: инфицированная рана, отравленный водный источник, последний судорожный вздох измученных легких, испускаемый в глухой ночи, когда все, кроме мертвых, спят.
Да, они стали очень близки со смертью, отчего в них поселилась глубокая уверенность, что молодой Джек Горовиц – его последователь. На это у них было три причины:
1. До его появления дела их взвода складывались неплохо по сравнению с другими размещенными поблизости отрядами. Конечно, они потеряли много бойцов, но эти потери были намного меньше среднего показателя. Но как только появился Горовиц, солдаты стали пропадать в джунглях.
2. Сам Горовиц был ранен восемь раз. И ни разу за эти восемь ранений он не вскрикнул, не вздрогнул и не покрылся испариной. Лишь вонзал боевой нож в руку, ногу или живот, выковыривал пулю, а после заштопывал себя. При этом не дожидался, пока стихнут залпы. Просто садился на землю посреди перекрестного огня – случайная пуля отскакивала от шлема, – некоторое время возился с ранами, зашивал разорванную плоть и снова бросался в бой, виляя по джунглям словно горностай.
Разумеется, многих солдат подобное убило бы – или по крайней мере отправило в эвакуационный госпиталь вместе с безвозвратным билетом в Штаты. Всякий раз, когда Горовиц получал ранение, весь взвод вздыхал с облегчением. Уж на этот раз рана окажется настолько серьезной, что его отправят домой.
Но этого не происходило. Горовиц возвращался из госпиталя всего с парой-тройкой швов – пули оставляли на нем лишь царапины. Тот единственный раз, когда они были уверены в его смерти – тогда его грудь пронзили два снаряда, – оба патрона вошли в кожу не глубже одной восьмой дюйма. Наверное, все дело было в углах выстрелов, отскочивших от грудины, хотя ближайший к нему солдат клялся, будто видел, как они распороли грудь Горовица.
3. То, как Горовиц дышал по ночам. Большинство солдат в отряде не спали – по-настоящему – уже много месяцев. Они лежали без сна на своих койках и прислушивались к тихому дребезжащему дыханию Горовица. Поскольку этот звук ужасно напоминал смерть, они не могли больше ни на чем сосредоточиться, а потому были вынуждены и дальше слушать свистящий хрип – вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох – его надсадных легких.
Тем вечером в баре также одиноко сидел лейтенант Реджинальд Солар, уже опытный боевой ветеран в возрасте тридцати пяти лет. У него, как и у внучки, были рыжие волосы, быстро сгорающее на солнце лицо и кожа, практически вся усеянная десятками веснушек всевозможных оттенков. Однако в отличие от внучки, у него были большие уши и большой нос, который с возрастом только увеличивался в размерах; при этом он отличался нетипичной красотой и в офицерской форме, как подтверждали его портреты того времени, выглядел безупречно.