Почти полный список наихудших кошмаров
Шрифт:
Когда все орхидеи (кроме оставшегося в машине одного растения) были перенесены в палату, Эстер изумилась получившемуся импровизированному райскому саду. Все поверхности были заняты пурпурными цветами. Казалось, в этом маленьком пространстве орхидеи передвигались сами по себе, как будто присутствие Реджа подпитывало их невидимой энергией.
«Неужели их всегда было так много?» – удивлялась Эстер, оглядываясь по сторонам. С тех пор как она вынесла их из оранжереи, растений словно стало больше, они будто заполнили даже стены и потолок. Зрелище напоминало натюрморты в стиле ванитас [48] : белоснежная больничная койка
48
Ванитас – жанр живописи эпохи барокко, аллегорический натюрморт, композиционным центром которого является человеческий череп. Подобные картины (ранняя стадия развития натюрморта) предназначались для напоминания о быстротечности жизни, тщетности удовольствий и неизбежности смерти.
Эстер склонилась к дедушке, чтобы последний раз поцеловать его в лоб. «Я тебя люблю», – прошептала она ему на ухо, и его губы дрогнули, словно пытаясь что-то произнести. Но у него практически не оставалось сил – даже ответить, что он тоже ее любит. Тогда она вытащила свой телефон и нашла на нем слайд-шоу по случаю внезапной смерти, которое составила Розмари, как только Реджу поставили диагноз, – это был главный номер программы Эстер. Было бы нелепо оставлять его на похороны, где дедушка никогда его не увидит и не услышит, поэтому Эстер устроилась рядом с ним на кровати, как делала в детстве, прибавила звук и включила видео.
Пока на фоне играла песня Джонни Кэша, перед ними проносились кадры из жизни Реджа. Черно-белый снимок улыбающегося щекастого младенца. Маленький мальчик в гольфах толкает деревянную тележку. Худощавый подросток прыгает со скалы в океан. Свадебная фотография его и юной Флоренс Солар: в то время ей было всего девятнадцать, и она напоминала хиппи в своем свадебном платье 1970-х годов. Серия военных снимков, где дедушка улыбается в компании боевых товарищей. Редж в полицейской форме стоит возле своей «Тойоты-Крессида». Рядом со своими новорожденными сыновьями. Газетная вырезка о полученной благодарности за проявленную храбрость, когда он обезвредил вооруженного преступника. Рядом со своей новорожденной дочерью. Его снимки с тремя подросшими детьми. Он занимается садоводством. В отпуске. Ест. Готовит. Смеется. Танцует с любимой женой. На свадьбе своих детей. Держит на руках новорожденных внуков-близнецов. И еще много-много его фотографий с внуками. Вот маленькая Эстер причесывает и красит его; он держит за руку маленького Юджина, переходя через дорогу; его всего облепляют кузены; он читает близнецам со стаканом молока в руке.
А после приходит болезнь. Кожа в красных пятнах. Редеющие волосы. Слезящиеся глаза. Впалые щеки. Фотографии из Лилак-Хилл. Фотографии в кресле-каталке. Фотографии человека, отдаленно напоминающегося его, но уже не являющегося им.
Слайд-шоу заканчивалось песней Фрэнка Синатры «Это мой путь» – пусть и клише, зато подходившей случаю. Последняя фотография идеально совпадала с кульминацией песни: на ней был запечатлен профиль Реджа крупным планом в оранжерее, среди орхидей. Дедушка в полном неведении, что его снимают (скорее всего, Флоренс Солар); наклонившись к цветку, он внимательно рассматривает бутон.
Реджинальд Солар скончался спустя тридцать шесть секунд после окончания слайд-шоу, со слабой улыбкой на губах и с крепко зажатой в ладони пышно цветущей орхидеей.
Эстер дожидалась в палате, пока медицинский персонал констатирует наступление смерти, хотя и знала, что Реджинальда уже нет. Стоя
Через десять минут мужчина в пальто остановил машину на подъездной дорожке к старомодному домику с белыми оконными рамами, извилистой садовой дорожкой и американским флагом, развевавшимся на ветру. Перед домом, построенным Реджинальдом и Флоренс Солар. Перед домом, который она ограбила всего час назад.
Мужчина вышел из автомобиля. Эстер последовала за ним.
– Прошу прощения! – окликнула она его, но тот не услышал, а если и услышал, то не замедлил шаг. – Подождите!
Эстер догнала его у входной двери, когда он уже доставал связку ключей, собираясь войти в дом. Но прежде он обернулся, и она впервые увидела его столь отчетливо.
– Я могу вам чем-то помочь? – поинтересовался он. Мужчина был молод, немногим старше Эстер, и говорил с южным акцентом. На голове у него была черная шляпа вроде тех, что носили гангстеры в 1920-х годах, все лицо испещрено шрамами от угревой сыпи. Даже глядя ему в лицо, Эстер не могла различить цвет его глаз и волос.
В петлице его пиджака красовалась пышно цветущая орхидея.
– Вы были в Лилак-Хилл, – сказала она. – Вы знали Реджинальда Солара. Знали моего дедушку.
– Боюсь, что нет. Ни в коем случае.
– Не вынуждайте меня спрашивать.
– Спрашивать о чем?
– Вы – это он?
– Он – кто?
Эстер не хотелось показаться сумасшедшей – вдруг она ошибается, – поэтому добавила:
– Горовиц. Вы Горовиц?
Мужчина улыбнулся.
– Прошу прощения за мое появление в Лилак-Хилл. Я всего лишь купил дом Реджа после того, как он съехал.
– Так вы теперь живете здесь?
– Да. Сначала я приобретал дом с целью инвестирования. Но стоило мне в первый раз пройтись по нему, как… я влюбился.
– Тогда… что вы делали в реабилитационном центре?
– Несколько месяцев назад мне позвонили из складской компании. Они не могли связаться с семьей мистера Солара, и этот адрес был указан в качестве дополнительного контакта. Тогда я забрал все его вещи из контейнера, чтобы их не продали, не уничтожили или не сдали в реалити-шоу «Хватай не глядя», хотя я его обожаю. В конце концов мне удалось узнать, куда переехал Реджинальд, и сегодня я прибыл в Лилак-Хилл в надежде передать его семье сообщение через персонал центра. Я не знал, смогу ли связаться с кем-то из вас, и вот вы здесь. Можете войти и осмотреться, если хотите.
– Как такое может быть, что вы – это не он?
– А кто я, по вашему мнению?
– Ну… Смерть?
Мужчина удивленно посмотрел на Эстер.
– Должно быть, ваш дедушка – великолепный рассказчик, раз убедил вас поверить в то, что знаком со Смертью. Входите.
Эстер такой ответ показался весьма странным, тем не менее, она вошла в дом. Его внутренняя обстановка оказалась очень необычной; точно так же когда-то ее бабушка Джун в возрасте семидесяти восьми лет переехала в новую современную квартиру, но сохранила все «стариковские», как их называла Эстер, вещи. Складывалось впечатление, будто у всех пожилых людей имелись одни и те же предметы: полный шкаф тарелок и чашек, из которых никому не позволялось ни есть, ни пить; уродливый диван с цветочной обивкой; кресло-качалка; сушилка для трав; тяжелая деревянная мебель; десятки безделушек, скопившиеся за многие десятилетия (а теперь гордо выставленные на каждой свободной поверхности); выцветшие фотографии в разномастных рамках на всех стенах.