Почти серьезно... [с иллюстрациями автора, редакция 1995 г.]
Шрифт:
Нет ничего хуже для клоуна, когда люди с серьезными лицами деловито просматривают его работу. Так, в полной тишине, не услышав ни единого смешка, мы показали «Наболевший вопрос». После просмотра все удалились на совещание. На обсуждении обговаривались все номера. Только о нашем «Вопросе» никто не сказал ни слова, будто его и не было. Арнольд Григорьевич, увидев наши кислые лица, сказал:
— Посмотрим, может быть, и пустим ваш «Вопрос».
Это «может быть» нас испугало. Тогда Леонид Куксо, помня, как скептически отнесся к нашему номеру Байкалов, решил все-таки помочь нам и отправился прямо в художественный
— Ну если в цирке хотят, пусть включат сегодня вечером этот «Вопрос», а я посмотрю, — ответил Алексей Семенович.
Леонид от Рождественского побежал к Байкалову и сообщил ему:
— Рождественский предлагает пустить «Вопрос» на публике.
— Ну если Главное управление берет на себя ответственность, пускай сегодня ребята покажут свою клоунаду, — сказал Байкалов.
Так мы впервые вышли с «Наболевшим вопросом» на манеж. Интермедия прошла хорошо. Смех возник в самом начале и продолжался до конца. Покидали мы манеж под вполне приличные аплодисменты. И Буше нам сказал: «Спасибо».
С каждым днем номер проходил все лучше и лучше. В газете «Известия» появилась небольшая рецензия на программу, в которой «Вопрос» назвали актуальной репризой, а о нас с Мишей написали, что мы «молодые и способные».
— Молодцы! — сказал нам Арнольд.
Правда, позже Байкалов почему-то решил «Вопрос» снять с программы. Тогда Леонид Куксо позвонил по телефону и, представившись (фамилию он сказал неразборчиво) сотрудником газеты, обратился к Байкалову:
— Вот тут в «Известиях» похвалили молодых клоунов Никулина и Шуйдина.
Они показали, на наш взгляд, талантливую интермедию «Наболевший вопрос». Затронули важную проблему — борьбу с бюрократизмом. А у вас в цирке почему-то интермедия не идет. В чем дело?
Байкалов обещал разобраться и все выяснить. Вечером мы снова показывали клоунаду на манеже.
К сожалению, «Наболевший вопрос» — наша единственная работа с Арнольдом.
В последние годы жизни Арнольд Григорьевич работал в студии циркового искусства, готовил программы для Кио, руководил «Цирком на льду». Мы с ним часто встречались. Порою он мне говорил:
— Юра, мечтаю поставить для тебя скетч, номер для эстрады. Поразительный номер.
К сожалению, номер он мне так и не поставил.
Арнольд Григорьевич любил розыгрыши. Как-то я проходил в цирке мимо группы артистов, с которыми беседовал Арнольд. Заметив меня, он подмигнул собеседникам и, явно решив меня разыграть, крикнул издали:
— Юра, вы не знаете?..
Я быстро ответил:
— Нет, не знаю.
Все засмеялись, а Арнольд, указывая на меня, сказал:
— Видите, он не знает.
Мой ответ ему понравился, и с тех пор, где бы мы ни встречались, Арнольд, увидев меня, кричал издали:
— Юра, вы не знаете?..
А я моментально отвечал:
— Нет, не знаю.
Обычно никто юмора в этом не улавливал, но Арнольд был доволен и улыбался.
Помню, пришел я как-то в цирк, и Арнольд по привычке спросил у меня:
— Юра, вы не знаете?..
— Нет, не знаю, — ответил я
Известие о его смерти застало меня во время работы в Калинине. Мы приехали на похороны в Москву.
Прощались с Арнольдом Григорьевичем Арнольдом, с человеком, про которого с полный правом можно сказать: Арнольд — эпоха в цирке, режиссер, обогативший наш цирк.
Арнольд Григорьевич жил радостно, щедро раздавая радость другим. Может быть, в этом и есть счастье жизни?
«Сережа, нагружайся!»
Клоуны Антонов и Бартенев (дядя Коля и дядя Вася) позвали нас в свою гардеробную и подарили старую репризу.
— Вы ребята хорошие, делайте, нам не жалко, — сказали они.
Содержание репризы: Антонов изобретает эликсир для роста волос. Бартенев не верит в действие эликсира, но бутылочку с этой жидкостью все-таки покупает. Он шутя мажет жидкостью под носом у себя, у инспектора манежа, у униформистов и даже у маленького мальчика, сидящего на коленях у матери в первом ряду (подсадка).
После очередного номера выбегает Бартенев. У него выросли усы. Выходят униформисты во главе с инспектором манежа — у всех пышные усы. И у мальчика-подсадки появились усы. Мальчика уносит из цирка разгневанная мать. Клоуны сказали, что это смешная проверенная реприза.
Самое главное, что, находясь в Московском цирке, мы смогли увидеть работу многих клоунов. Мне запомнились клоуны Сергей Любимов и Владимир Гурский.
Любимов и Гурский — традиционная буффонадная пара. Гурский — статный, высокого роста, в пиджаке современного покроя, в обшитых золотом брюках, лаковых ботинках и в белом жабо. Никакого парика он не признавал, из грима использовал только белую пудру. Он прекрасно смотрелся на манеже. Его великолепно поставленный голос перекатывался в зале.
Любимов — небольшого роста, в лохматом рыжем парике, в широком мешковатом костюме, курносый (нос бульбой из папье-маше он надевал вместе с очками). Появлялся на манеже маленький смешной человечек и неожиданно густым басом рявкал:
— Здравствуйте!
Голос у него хриплый. Словом, смешной, традиционный Рыжий.
Органично общаясь между собой и в общем-то не исполняя никаких трюков, блестяще владея речью, Любимов и Гурский пользовались успехом. От клоунов старого поколения они отличались интеллигентной манерой поведения, культурой речи.
Сергей Любимов относился к нам с Мишей тепло, по-отечески. Беседуя с нами, он вспоминал годы, проведенные в театре, и искренне жалел, что поздно перешел в цирк. Я считал его человеком справедливым, добрым, хотя и несколько слабовольным.
— Никак не могу уговорить своего партнера сделать антре «Промахнулся», — жаловался он мне. — Я ведь и на концертино играю. Вот чувствую, что сыграю эту клоунаду, а Гурский не хочет.
Особенно хорошо проходила у Любимова и Гурского старинная клоунада «Печенье», которая начиналась репризой. Гурский спрашивал его: