Почти три года. Ленинградский дневник
Шрифт:
Я, не отрываясь, прочла все это. Теперь совсем по-иному буду смотреть на дрожжевые изделия, которые мы едим так часто.
10 марта 1943 года. Москва
Не дождавшись самолета, поехали поездом. Ехали трудно, с «тревогами» земными и надземными.
Прямого пассажирского сообщения из Ленинграда в Москву еще нет. Только поезда с грузом идут прямо по понтонному мосту близ Шлиссельбурга, при выходе из Невы в Ладогу. Железнодорожники зовут это место «коридором смерти». Оно простреливается немцами насквозь. Все, что нам
Мы с И. Д. погрузились на Финляндском вокзале в переполненный вагон. В Борисову Гриву приехали поздно вечером, в непроглядную темь. Отыскали начальника эвакопункта. И повлекли наши чемоданы на салазках по мокрому снегу, почти по сплошной воде, к зданию эвакопункта, где и заночевали.
Постели пахли дезинфекцией, но были безупречно чисты. Мы растопили печку, достали еду. Фонарь нам оставили. Утром санитарный автобус, идущий на ту сторону Ладоги, прихватил нас с собой в Кабоны. Лед уже весенний, талый: машина шла по лужам.
В Кабонах, когда мы садились в поезд, была воздушная тревога. Вторично она настигла нас вечером, в Волхове, где скопилось много эшелонов. Когда начались пулеметные очереди с воздуха, я спросила И. Д. — не встать ли? (Я лежала на верхней койке.) Он ответил:
— А куда ты пойдешь?
И правда, идти было некуда. Справа и слева — составы, а там разбомбленная станция, пустыри, разва «лины… Так и осталась лежать.
25 марта 1943 года. Москва
Среди всех московских дел все думаю о «весенней» главе «Пулковского». Хотелось бы дать весну в Ленинграде так, как дана во второй главе зима.
27 марта 1943 года
Рассказ инженера Р. об одном оборонном заводе. Он разделился на две части. «Сын», филиал, отпочковался от «отца» и перебрался на Урал. Там он с необычайной скоростью отстроил свои цехи, стал отлично работать. Отбил у «папаши» переходящее красное знамя. И еще прислал ему утешающее письмо.
14 апреля 1943 года. Ленинград
Давно ни один приезд не доставлял мне такого наслаждения, как это возвращение в Ленинград.
После бесконечно трудной для меня на этот раз Москвы, после телефонных «оргий», огромного количества мелких и мельчайших дел, после этого нестерпимого ощущения — ох, не успеваю, опаздываю! — после грустных писем Жанны, после заключительной неудачи (мы опоздали на аэродром и снова вернулись в гостиницу, где я, стиснув зубы, распаковала и снова упаковала вещи), — после всего этого — чудесная, не утомительная поездка. Плохо было только то, что я ужасно зябла в самолете. Люто холодно было. Такой сухой, ясный, холодный день ранней весны.
По дороге приземлились в Хвойной. Закат, безоблачное
Въехали в заколдованный город, в лунную тревогу. Светлая, беззвучная ночь. Остановившиеся трамваи, пустые улицы, залитые холодным лунным туманцем весны. Как все это не похоже на Москву!
Теперь с аэродрома до Литейного довозит специальный автобус. Это очень удобно.
А дома… Как все сияет и пахнет чистотой! Как тиха была ночь! Немцы не тревожили нас. Озябнув в самолете, я крепко спала. И одна эта ленинградская ночь словно смыла с меня усталость долгих московских дней.
Вообще Ленинград после Москвы так спокоен, так приспособлен для работы.
Сегодня утром решила: как ни тяжко, а придется что-то делать с пятой главой. То ли переделывать ее, то ли писать новую.
Хотелось бы написать о Балтийском флоте, о трагедии военного корабля, который все не может плавать: негде ему. Он как бы пустил корни в воду. Могучий броненосец, морской орел, он завидует «мелким птахам» моря, маленьким суденышкам, торпедным катерам, морским охотникам. (Сильный артиллерийский удар. А птицы, слышу, щебечут, привыкли уже: не боятся.) Можно дать песню корабля, полную романтики, гнева, накопленной ярости: «Где моря, по которым я плавал?..»
Это будет военная весна 1943 года. Война еще идет. Финала еще нет. (Снова все тихо. Выстрелов больше не слышно.)
16 апреля 1943 года
Пошли гулять с Мариэттой и вернулись из-за сильнейшего обстрела шрапнелью. Мы было думали все же идти, но встретили Евфросинью, которая сказала:
— И куда идут, и куда идут!.. Только что у кузни разорвалось. Я ползком, ползком…
А кузница как раз возле аптеки, куда мы шли. День чудесный. Весенний ветер не очень сильный. «Хорошо в такой день быть живым», — как говорил Джимми Коллинз, американский летчик, теперь уже погибший.
Вчера были у меня Тихонов, Вишневский, Крон, Азаров, Берггольц, Макогоненко. «Докладывала» о Москве. Было приятно и весело. Разошлись во время тревоги. Ночью, говорят, был сильный обстрел. Но я даже не проснулась.
Обидно было бы умереть сейчас, когда так хочется жить! Никогда не забыть мне Ленинграда, всех его обличий. Если только останусь жить, еще много напишу о нем.
17 апреля 1943 года
Грозная ночь! Грозная лунная ночь. Тревоги начались с вечера. Зенитки били во всем городе. Все это при полной луне. Потом немного стихло, и мы уснули. Ночью проснулись от сотрясения… не от звука. Кровать зашаталась. Помню, давно так было: во время землетрясения в Крыму. А еще гораздо раньше в Одессе, когда я была совсем девочкой. Тогда был сильный подземный толчок. Это было ночью, летом. И я в одной рубашке, босая, бежала через всю квартиру к отцу.