Почувствуй
Шрифт:
– Не знаю.
– Знаешь. Иначе бы тебя здесь не было.
Улыбается уголком губ и накрывает собой. Я выдыхаю, почувствовав его вес. Обнимаю за шею, поглаживаю между лопаток. Матвей очень, просто очень горячий, словно его лихорадит.
Целует в губы.
– Помнишь первый раз? – шепчу я. – На этой же самой кровати. Также ночью.
Он кивает. Целует в шею, и я запрокидываю голову, давая больше доступа. Царапаю его плечи и дышу громко, со стонами, иначе с эмоциями не справиться. Их катастрофически много для меня одной. Матвей должен понимать, что со мной происходит. Он должен всё
– Я всегда его вспоминаю, когда мы сюда приходим, – шепчу сбивчиво. – Каждый раз.
– Я хочу тебя, – прерывисто, на выдохе. Касаясь губами моих ключиц, груди. Серьезность тона зашкаливает. – Ты обалденно красивая.
Я зажмуриваюсь от удовольствия. Он просит:
– Скажи тоже.
– Что? Что я красивая? – Стягиваю его волосы на затылке. Он водит языком вокруг соска. Целует и снова. Боже.
– Что хочешь меня.
Кусаю губы. То, что я чувствую, невыносимо, и простой похотью называть неприемлемо. Это больше, намного больше! Не знаю, дело в алкоголе или еще в чем, но меня накрывает. Матвей ласкает всё ниже, его язык уже под пупком. А меня на части рвет от наслаждения, раздирающей любви и бешеной ревности.
– Тебе с кем–нибудь было также хорошо, как со мной? – спрашиваю. Думать об этом больно, но я думаю. Думаю, думаю.
Он застывает на мгновение, словно сбившись. Стреляет в меня глазами. Приподнимается на руках и тянется выше. Нависает. В глаза смотрит. Дышит часто–часто.
– Я хочу знать, – требую. – Скажи как есть. Я просто должна это знать.
Он секунду молчит. Я губы облизываю, Матвей смотрит в упор. И отрицательно качает головой.
– С тобой лучше всего. Это не сравнивается даже. Абсолютно разные уровни. Я хочу только с тобой.
Дух захватывает. Мои глаза расширяются, а сердце тарабанит о ребра. Кажется, я прямо сейчас или взорвусь или в пепел рассыплюсь.
– И я хочу только с тобой.
В его жизни есть только я. Только я одна.
– Мы друг для друга особенные, – шепчу. – Таких отношений больше нет.
– Именно. Ты только моя девочка. Вкусная. Изумительная. Моя.
Я закрываю глаза и киваю. Он касается языком моих губ. Один раз, еще. Это дико приятно. Я ловлю его язык своим и мы вновь начинаем глубоко и влажно целоваться. Да так, что дышать забываем. Обнимаемся. Он напрягается и вжимается в меня пахом. Его твердость там действует на мои чувствительные клеточки ошеломительно. Сердце колотится еще быстрее. И еще. Он совершает толчок. Я впиваюсь в него ногтями. Откидываю голову и не сдерживаю громкого стона. Экстаз сжигает душу и тело, они пылают и требуют. Я дрожу. Матвей тоже.
Он делает толчок. Мы целуемся горячее. Поедаем друга друга. Стонем.
– Я хочу чтобы ты всех забыл. Матвей. Боже. Забудь всех.
– Только ты. Скажи это, – требует на грани грубости. – Скажи сейчас.
– Я твоя.
– Еще. Громче.
– Твоя.
– Только моя. Ты только моя девочка.
– Только твоя, – шепчу путаясь и запинаясь.
– Я хочу тебя чувствовать. Сейчас.
– Почувствуй.
Он приподнимается, быстро приспускает штаны и наваливается своим весом. Я хватаю ртом воздух, а следом чувствую вторжение.
Глава 17
Матвей
Юля
Сижу рядом и смотрю на ее губы. Как бы так подкатить, чтобы уговорить опоздать на первую пару и еще покувыркаться?
Воспоминания о ночи разрядами бьют то в мозг, то куда пониже. Один за другим. Я знаю только то, что мне надо еще.
Лекции пропускать нельзя. Умом я это понимаю. Умом я много чего понимаю, но... это ведь Юля.
Пятнадцать минут нашего утра было потрачено на то, чтобы объяснить ее матери, почему Рай не приехала ночевать, и почему забыла об этом предупредить. Пятнадцать минут галимого вранья и бессовестного лицемерия. Мы трахались как безумные и отрубились под утро без сил друг на друге.
В процессе телефонной беседы мы с ее матерью выяснили, что оказывается, едва Юля вчера вышла из кинотеатра, как ей позвонила Люба и напомнила о докладе. Мы срочно поехали ко мне, где Юля до ночи сидела за ноутбуком, позабыв о времени. Так и уснула. И моя бабушка, моя бабуля–одуванчик, была нагло втянута в интриги! Потому что, как выяснилось, накормила ее домашними варениками. Я же при этом дрых как ни в чем не бывало, ведь: «что Матвею будет». Во дает!
Я рот открыл, поражаясь, как у Юли получается так много и складно лгать! А раньше–то не умела. Закончив, Юля горестно вздохнула и сказала:
– Мама обо всем догадается, да? Я совсем не умею лгать!
– Не знаю насчет мамы, но лично я уже очень сомневаюсь, что у меня вчера был секс.
Говорила она по моему телефону. На ее сотовом батарея давно села, а на зарядку мы поставить забыли. На нем, телефоне моем, обнаружилось утром десять пропущенных. Эти люди больные, честное слово.
Юлины губы в сахаре и это какая–то эротическая–мечта. Просто смотрю на них и на то, как она их облизывает. Пульс бьет. Глаза отвожу в сторону. Она настолько красивая, что это ненормально даже. Идеальная во всех проявлениях.
– Всё в порядке? – спрашивает. – Мы не опаздываем?
– Успеем. Завтракай.
Однажды из–за точно такой же булки мы чуть не поссорились на старте отношений. Мне хотелось ее угостить чем–то особенным, удивить, впечатлить. А она всегда выбирала в пекарне одну и ту же самую дешевую плюшку. Думал, экономит. Потому что я типа сирота и не могу себе позволить ее нормально накормить. Злился, у меня были деньги, я подрабатывал и откладывал. Стал покупать ей каждый раз что–то другое. Эклеры, например. Она не спорила, благодарила.
– Я просто сахарные булки больше всего люблю, – как–то призналась невзначай. – Но если ты думаешь, что они не очень, то давай я буду что–то другое.
Так стыдно мне давно не было. Оказывается, я игнорировал ее желания. Когда мы познакомились, Юля была такая скромная, что даже говорила вполголоса. Причем делала это редко, в основном отмалчивалась. Со всем соглашалась. Ее воспитывали в строгости, у ее родителей с ней никогда не было проблем. До моего появления. Ха–ха. Потом со мной она начала показывать зубки, которые, на мой вкус, ей идут. А потом эти выдринские зубки увидели уже все.