Под чужим именем
Шрифт:
— Вас, Татьяна Павловна, моя хозяйка ввела в заблуждение. У меня нет пишущей машинки. Брал я два раза машинку с работы к себе домой, годовой отчет печатал, а своей, к сожалению, не имею.
— Очень жалко, Сергей Иванович, как же быть? Посоветуйте что-нибудь? — огорченная неудачей, попросила Сергеева.
— Могу я взять вашу рукопись с собой на работу и перепечатать в обеденный перерыв, — предложил Гуляев, — устроит это вас?
— Я буду вам очень благодарна, Сергей Иванович, лучший георгин
— Договорились, зайдите завтра ко мне на работу часика в два, получите рукопись, — сказал Гуляев, прощаясь у калитки.
А на следующий день после двух часов в приемной горсовета Татьяна Павловна встретила Никитина и рассказала ему, как она выполнила поручение. Горячо поблагодарив ее, Никитин отправился в ОСУ. В управлении он без труда установил, что после окончания занятий три пишущие машинки управления запирает спецчасть, никто никогда не брал машинку домой и что к перепечатке годового отчета Гуляев не имеет никакого отношения.
Так подозрение превратилось в уверенность: у Гуляева есть пишущая машинка. Придуманная им романтическая история держит Бодягину на почтительном расстоянии и позволяет ему скрывать от хозяйки все то, что он делает у себя в комнате.
Никитин отлично понял: если его подозрения подтверждаются — перед ним опытный и чрезвычайно осторожный враг.
Пользуясь тем, что Шабров был на объекте, Никитин прошел в его кабинет, вынул из книги почета фотографию Гуляева и, предупредив Шуру, что его срочно вызвали в Москву, направился на вокзал.
29. ЖЕЛТЫЕ ПАЛЬЦЫ
Прямо с вокзала Никитин по автомату позвонил полковнику и договорился встретиться с ним через час. А уже через пятнадцать минут он был в почтовом отделении на вокзальной площади.
Когда Киру Рожкову неожиданно подменил сам начальник отделения, многозначительно сказав ей, чтобы она прошла в его кабинет, у девушки от безотчетного страха замерло сердце.
Никитин дожидался девушку, сидя не в кресле начальника, а на жестком диванчике. Он был одет в легкий спортивный костюм, приветливый взгляд его больших голубых глаз и теплая, дружеская улыбка совсем успокоили девушку. Она вошла в кабинет и выжидательно остановилась около двери.
— Вы Кира Рожкова? — спросил Никитин.
— Да, — ответила девушка.
— Простите, что я оторвал вас от дела. Прошу вас, садитесь, — очень дружелюбно предложил Никитин.
Девушка села с ним рядом и уже безбоязненно, с любопытством рассматривала Никитина.
— Скажите, товарищ Рожкова, вы еще помните историю
— Ой, вы знаете, я так волновалась с этой международной бандеролью, что, наверное, никогда ее не забуду, — сказала девушка и вздохнула.
— Понимаю, — согласился с ней Никитин. — А скажите, Кира, вы могли бы узнать в лицо гражданина, который отправлял тогда бандероль?
— Ой, я его хорошо помню! У него была соломенная шляпа, темные очки от солнца, усы и… да, белый чесучевый китель.
— Вот, Кира, посмотрите, это не он? — спросил Никитин, передавая девушке фотографию Гуляева.
Кира взяла фотографию, внимательно посмотрела, зачем-то перевернула ее, взглянув и на левую сторону, и, возвращая Никитину, нерешительно сказала:
— Знаете, у него были очки и шляпа…
— Ну, а усы похожи? — раздосадованный неудачей, спросил Никитин.
— Усы похожи… Только он был в белом кителе, и вот… очки… темные… — все менее решительно говорила девушка.
— Ну, а если бы он снял шляпу, очки, белый китель и надел бы вот такой пиджак и вышитую рубашку, он был бы похож?
— Да, был бы.
— А может быть, не был бы?
— Может… — сказала девушка и совсем смутилась.
— Вспомните, Кира, может быть, было что-то приметное в его внешности, голосе? — настойчиво спрашивал Никитин.
— Знаете, мы наших клиентов почти не видим. Только руки… Постойте! Руки!! У него были желтые пальцы, — вдруг вспомнила Кира. — И на мизинце длинный, вот такой ноготь, — девушка показала, какой был ноготь у отправителя бандероли.
Повеселевший Никитин пожал руку девушке и сердечно поблагодарил ее за помощь.
— За мной, Кира, билет в Большой театр, на днях привезу вам. Еще раз большое спасибо! — сказал Никитин и простился с ней. Взяв такси, он поехал к полковнику: опозданий Каширин не терпел, а до назначенной встречи оставалось только двадцать пять минут.
Пока такси мчалось по улицам или подолгу выстаивало у светофоров в длинной веренице машин, Никитин, мысленно подводя итоги дня, сосредоточенно думал:
«Гуляев знает английский язык, хотя по своим анкетно-биографическим данным знать язык не может.
Гуляев имеет пишущую машинку. Нельзя с уверенностью сказать, что письмо Фрэнку и шифровку, найденную в бандероли, печатал он, но уже твердо можно считать, что бандероль отправлял Гуляев: у него пожелтевшие от фотографических химикалий пальцы рук и на мизинце длинный ноготь, которым старик поднимал из кюветы прилипшие фотоотпечатки», — так думал Никитин, и дальнейшая линия действия ему уже представлялась ясной: надо немедленно, сегодня, выехать на Смоленщину в деревню Всесвяты, чтобы уточнить биографию Гуляева.