Под флагом цвета крови и свободы

Франк Екатерина

– Нет, спасибо. Вы три ночи не спали нормально, лучше идите отдыхать. Со всем этим я и сама прекрасно справлюсь… – зайдя сбоку, Эдвард успел заметить усталое и печальное выражение ее лица, и ощутил уже позабытую злость:

– Тем не менее, я останусь. Если хотите, можете отдохнуть сами, а я еще не настолько отупел, чтобы не суметь разложить карты по ящикам!

– Хорошо, тогда давайте работать вместе, – ничуть не удивившись его внезапной вспышке гнева, ответила девушка. Подойдя к нему, она взяла лежавшую сверху стопку бумаг и пояснила: – Кладите отдельно розы ветров, звездные карты – по полушариям – вот сюда положите лоции, а остальные – в тот ящик. И да, еще вот в эту коробку – те, которые надо перечертить, – спокойно приговаривала она,

раскладывая по столу пожелтевшие листы.

Какое-то время они работали молча, прежде чем Эдвард, закончив рассортировывать очередную стопку, спросил:

– Зачем вы сделали это?

– Вам что-то не нравится? – откладывая в сторону чистые листы, уточнила девушка. Насмешка, мелькавшая в ее загадочных темных глазах, неимоверно раздражала, но Эдвард принудил себя ответить почти вежливо:

– Нет, но ваши… действия могут навредить в том числе и вам.

– Никому они не навредят. Я просто не люблю быть в долгу перед кем-то, – устало, будто ребенку, объяснила Эрнеста. – Не отказывайтесь от помощи, мистер Дойли, и не думайте, что я собираюсь делать вам какие-то поблажки – я довольно требовательна. Вам был дан шанс, надеюсь, вы сможете им воспользоваться.

– Спасибо, – глухо ответил Эдвард. Он и сам ненавидел чувствовать себя кому-то обязанным, но отказаться от такой удачи было выше его сил. Впрочем, госпожа штурман, похоже, отлично видела его замешательство и не собиралась его ни в чем винить. Ее тонкое, с удивительно правильными чертами, которые не портил даже не подобающий женщине ровный темный загар, лицо выражало лишь спокойную сосредоточенность на работе:

– Идите отдыхать, мистер Дойли. Бумаги мы разобрали, а курс мне все равно лучше рассчитать самой. Не уверена, что сегодня это получится с первого раза, но… – она снова склонилась над картой, словно разом забыв обо всем остальном. Эдвард покорно повернулся и вышел прочь. Столь странно, непривычно растерянно – словно находясь на распутье, исход которого не знал и сам – он не чувствовал себя уже очень давно.

Глава IV. Вопросы и угрозы

Последующие две недели стали самыми необычными и удивительными в жизни команды «Попутного ветра». Новая «мисс штурман», как ее именовали за глаза все, исключая капитана Рэдфорда, Генри и Эдварда, хладнокровно и бесцеремонно обустраивалась на судне, вмешивалась во все дела и приходила в капитанскую каюту по десятку раз в день. Со своими непосредственно штурманскими обязанностями она справлялась за пару часов с утра, рассчитанный маршрут отдавала на утверждение Джеку, затем всегда лично приносила его недолюбливавшему ее рулевому Моргану, после чего и начиналось самое главное увеселение для команды. За две недели Эрнеста успела добиться смены части бегучего такелажа судна, клятвенного обещания Рэдфорда провести в ближайшее время кренгование, полной перевески коек в кубрике и, что было особенно удивительно, новых гамаков и экипировки для матросов. На последнее были отданы заботливо прибереженные в трюме до часу рулоны холста для запасных парусов, которые прежде никто не смел трогать из опасения вызвать гнев Рэдфорда; однако Эрнеста, посовещавшись с Макферсоном, также исполнявшим роль парусного мастера, принялась с завидным упорством втолковывать капитану, что менять оснастку в ближайшие полгода больше не потребуется, а команде новые гамаки и рубашки крайне необходимы.

Четыре дня продолжалось их противостояние, в которое с попеременным успехом оказались с разных сторон втянуты Макферсон, Морган, старейший из матросов Эйб, Эдвард и Генри, послуживший последним и самым убедительным доводом Эрнесты, Джек сдался и заявил, что упрямую бабу даже морской дьявол не переспорит. Внушительные серые рулоны, увязанные в просмоленное сукно, перешли в ведение Эрнесты и назначенных ей в помощь четырех матросов.

Впрочем, когда Дойли, выходя из капитанской каюты после сего знаменательного события, шепнул Эрнесте:

– Поздравляю. Теперь-то вы довольны? – девушка лишь окинула его чуть насмешливым

взглядом и хмыкнула:

– С чего бы? Я вообще-то еще рассчитывала выбить у него деньги как минимум на партию новых катлассов.

Тем не менее, жадной или слишком наглой Морено не оказалась: она всегда безоговорочно выполняла любые распоряжения капитана, свои предложения предпочитая вносить с глазу на глаз, а после того, как пошив рубашек и гамаков был окончен, лично вернула оставшуюся часть парусины на ее законное место. Получившиеся шедевры кустарного портновского искусства, по скромному мнению Эдварда, невозможно было бы надеть без косых взглядов и насмешек со стороны окружающих. К тому же парусинный холст был слишком груб и с непривычки неприятно натирал плечи и спину. Но пираты приняли новую одежду и койки с восторгом: маленькая «мисс штурман» надежно закрепилась в их сознании как человек, имеющий власть и не забывающий притом об их собственных нуждах.

Сам Эдвард относился к девушке с все возрастающим непониманием того, какие отношения должны их связывать. С одной стороны, Эрнеста, конечно, помогла ему своим неожиданным покровительством: с тех пор, как Дойли был назначен подштурманом, он мгновенно стал как бы на голову выше своих бывших обидчиков – и теперь даже Макферсон и капитан Рэдфорд, казалось, старались избегать вмешиваться в отношение к нему команды. То, чего Эдвард не мог добиться полгода, ловкой Морено удалось за жалких две недели – теперь приязнь к ней возвышала и ее помощника.

Однако Дойли отлично видел, что на самом деле его должность не имеет смысла, и это было отвратительнее всего. Все необходимые вычисления Эрнеста делала сама, а ему доставались лишь совсем жалкие задания наподобие того, чтобы снять показания квадранта, да и то лишь тогда, когда ей самой было некогда или не хотелось идти на палубу. О методах навигации, изучавшихся им в офицерской школе она, правда, спрашивала подробно и с неподдельным интересом – эта ее тяга к любым новым знаниям уже была известна Дойли. Он даже успел проникнуться ощущением собственной важности и на мгновение подумал о девушке более снисходительно: и вовсе она не столь плоха, просто в силу своего происхождения не смогла получить образования, соответствующего ее способностям – весьма незаурядным, достойным, пожалуй, и представителей высшего сословия… Но Эрнеста внезапно перебила его и попросила написать формулу, по которой они вычисляли расстояние до точки назначения. Эдвард, никогда не бывший особенно увлеченным такими вещами, взялся было за перо, но тотчас отложил его в сторону:

– Я не помню точно.

– А хотя бы примерно? – живо поинтересовалась Эрнеста. Досадуя на нее, Дойли, на ходу домысливая – комбинация цифр никак не желала четко вспоминаться – выписал на листе бумаги замысловатую дробь и протянул ей. Морено в задумчивости пробежалась по ней взглядом, поменяла местами тройку с пятеркой, разделила знаменатель на два и снова повернула листок к нему:

– Может, вот так?

Снисходительная усмешка уже успела было родиться на губах бывшего офицера – но на сей раз некстати точная память подсказала ему, что формула написана верно. Кусая губу от досады, он отвернулся.

Словом, Эрнеста Морено нравилась ему с каждым днем все меньше и меньше.

***

Настроение у Джека Рэдфорда было не лучше. В отличие от Эдварда, присутствию на корабле Эрнесты он был даже рад – та и прежде, вероятно, отличалась трудолюбием, а теперь, когда работа стала для нее единственным спасением от одолевающих воспоминаний, брала на себя значительную долю обязанностей, которые раньше полагалось исполнять именно ему. Джек видел, с каким остервенением она вмешивалась даже в откровенно не касавшиеся ее дела, но не мешал. С раннего утра до позднего вечера девушка металась по верхней палубе или окапывалась в трюме, выстаивала положенные вахты и брала внеочередные, после которых глубоко за полночь приплеталась в собственную каюту, забиралась в гамак и спала там как убитая до рассвета, с которым все начиналось вновь.