Под голубой луной
Шрифт:
Трелони собирался что-то сказать, но тут за его спиной послышалось резкое ржание Надежды Летти. Он повернулся и шагнул к стойлу, чтобы получше рассмотреть молодую кобылу. Теперь Джессалин могла разглядывать его без всякого стеснения. В табачного цвета костюме для верховой езды лейтенант выглядел просто потрясающе. У Джессалин перехватило дыхание, как, впрочем, всякий раз, когда она его видела.
– Хорошая лошадь, – заметил Трелони, улыбнувшись Надежде Летти. «Ему следовало бы почаще улыбаться», – подумала Джессалин, любуясь преображающей
Она тоже подошла к стойлу и остановилась рядом с Трелони.
– Ее мать, Пруденс, дочь Летящей Бетти, которая двенадцать лет назад выиграла скачки в Ньюмаркете. А отец был от Серебряной Звезды. В свое время он принес двадцать тысяч фунтов и четыреста бочек кларета.
Надежда Летти, ласкаясь, ткнулась мордой ей в руку. Джессалин, почесывая звездочку на лбу кобылы, поведала лейтенанту о мечте бабушки выиграть Дерби.
– Вот почему мы ее назвали Надеждой Летти, – закончила она свой рассказ.
– А где твои родители? – неожиданно спросил он.
– Отец умер, когда мне было шесть. А мать живет в Лондоне. – Джессалин не видела своей матери с того самого дня, как ее привезли в Энд-коттедж. Первые ночи она лежала без сна, сдерживая подступавшие к горлу слезы и думая о том, когда за ней приедет мама. Но время шло, мама все не ехала, а теперь и сама Джессалин не хотела ее видеть. «Теперь я о ней почти не вспоминаю», – иногда думала она, и это была истинная правда.
Лейтенант наблюдал, как Джессалин седлает Пруденс, но помощи не предлагал. Он сразу понял, что перед ним заядлая лошадница, которая вполне в состоянии справиться сама. В конюшне было дамское седло, но Джессалин выбрала для себя мужское. Трелони сделал вил, что не заметил этой странной для женщины причуды. Его крупная гнедая кобыла с черными гривой и хвостом была привязана к изгороди. Не считая этой лошади да кружившей в небе чайки, которая никак не могла отказаться от мысли пообедать котятами, двор был совершенно пуст.
– Где же ваш грум? – поинтересовался Трелони, когда они уже собирались сесть в седла.
Джессалин с тревогой взглянула на закрытые ставни, за которыми дремала леди Летти. Бабушка, конечно, ни за что бы не позволила ей поехать кататься вдвоем с лейтенантом.
– У нас нет грума, – ответила она, вставляя ногу в стремя. Трелони подсадил ее, и Джессалин все еще ощущала прикосновение сильных мужских рук к своим бедрам. Ощущение было волнующее, приятное и немного пугающее. – У нас есть только Майор, а он занят.
Его рука касалась ее икры. Джессалин прекрасно понимала, что сквозь толстую кожу сапога она никак не может ничего чувствовать. И все равно чувствовала.
– Не можем же мы поехать кататься без присмотра. Пойдут сплетни.
Он, конечно, прав. Даже если по дороге им не встретится ни одна живая душа, кроме зайчиков и куропаток, все равно к завтрашнему дню вся округа будет знать, что лейтенант Трелони катался верхом с внучкой леди Летти.
– Ну и пусть, – легкомысленно
– Ты заговоришь по-другому, когда твое имя будут трепать по всему Корнуоллу.
Джессалин совсем не нравилось, когда он бывал таким задумчивым и серьезным. У его рта в эти минуты залегали недобрые складки. Какую же надо прожить жизнь, чтобы так ожесточиться против всего мира, невольно подумала она.
– Я с трудом верю собственным ушам, – сказала Джессалин. – От кого я слышу эти слова? Неужели от основателя «Бесчестного общества по борьбе со скукой и самодовольством»? Вы позорите свой клуб, лейтенант.
– Только не говорите потом, что я не предупреждал вас, мисс Летти. – С этими словами Трелони вставил ногу в стремя.
Джессалин во все глаза смотрела, как он садится на лошадь. Теперь на его лице появилось выражение безмерной усталости, а в темных глазах затаился какой-то неведомый ей секрет. Они слишком много видели, эти глаза. Ведь он Трелони, а значит, сделал на своем веку немало такого, узнав о чем, она наверняка содрогнулась бы. Он предупредил ее, и ей действительно следует быть осторожной. Но бояться надо отнюдь не сплетен, а самого лейтенанта Трелони.
Они выехали через задние ворота и направились к прибрежным скалам. Тягостное молчание нарушали лишь цокот копыт о камни и скрип кожаных седел.
– У вас хорошая лошадь, лейтенант, – не выдержала наконец Джессалин, хотя прекрасно понимала, что говорит явную неправду. Кобыла была далека от совершенства.
Ответом ей был пронизывающий взгляд темных глаз – он будто читал ее мысли. Джессалин стало неприятно.
– Эта кобыла вполне соответствует моим потребностям и обладает единственным, но несомненным достоинством – она досталась мне очень дешево.
После этого заявления последовало еще более продолжительное молчание. Джессалин уже начала подумывать о том, не проглотил ли он язык.
– Вы долго еще собираетесь оставаться в Корнуолле, лейтенант?
– Через три недели я должен сесть на корабль и отправиться в Вест-Индию, в мой полк.
У ветра был соленый привкус, как у слез. Яркое, почти белое солнце освещало бесплодную пустошь, утыканную круглыми валунами и острыми обломками камней. День был теплый, но тем не менее по телу Джессалин пробежал озноб. Три недели… Они долго молчали.
– Вы знаете, где Кларетовый пруд? – наконец не выдержала Джессалин.
– Конечно. Хороший солдат всегда первым делом проводит рекогносцировку местности. Осторожность никогда не повредит – никогда не знаешь, где тебя подстерегает опасность.
И снова Джессалин показалось, что в его словах заложен двойной смысл. Уж не ее ли он имеет в виду, говоря об опасностях и осторожности. При этой мысли кровь прилила к ее щекам… как если бы Трелони прочитал то, что она написала в дневнике в зеленом кожаном переплете.