Под голубым и черным небом
Шрифт:
– Как тебя зовут, славный мальчуган? – спросил Геласимов, опустившись против него на корточки.
– Саша, – ответил он.
– А меня дядя Серёжа. Это твоя бабушка?
– Да. Она мне ничего не разрешааает.
– Ну почему же? Она многое тебе разрешает, но у неё ответственность перед твоими родителями. Ты уже большой, должен понимать. Как бабушку зовут?
– Ольга Ивановна.
– А фамилия?
– Полякова.
– А твоя фамилия, славный мальчуган?
– Шаталов.
– Шаталов? Саша Шаталов… Гм…
– Александр Владимирович.
– А где ты живёшь?
– В Городе.
– В Новосибирске что ли?
– Да.
– В школу ходишь?
– Нет. В этом году пойду в первый класс.
– А на какой улице ты живёшь, Саша Шаталов?
– Гражданин, – всполошилась Ольга Ивановна. – Почему вы спрашиваете? Вам это зачем?
– Простите! Это совсем не то, о чём вы подумали. Я человек положительный, вот, пожалуйста, мой паспорт. Меня зовут Сергей Романович Геласимов, подполковник в отставке. Мне очень понравился ваш внук. Хотелось бы подружиться с ним, гулять, беседовать, разумеется, в вашем присутствии.
– Это очень странно, гражданин! Сашка, пойдём-ка отсюда, – сказала женщина и, взяв внука за руку, поспешно потащила его в сторону санатория. – Никогда не подходи к этому дядьке, – услышали мы на прощание.
– Вот так! Д'oжили! – грустно сказал Геласимов. – Нельзя с ребёнком заговорить, сразу заподозрят, что ты маньяк-педофил.
Солнце спустилось за ивы и берёзки, росшие на противоположном берегу. Над водой носились стрекозы, облака над нами окрашивались в красный цвет. С востока поднималась серая муть. Стало скучно и холодно. Мы вернулись в корпус.
За вечер Геласимов не проронил ни слова, ходил взад-вперёд по комнате и курил на балконе, глядя на сосновый бор за речкой.
Следующее утро была мрачным. Вместо ясного синего неба с белоснежными облаками увидели мы над собой плотную тёмно-серую мглу, и воздух был не июля, а августа в самом конце.
Мы сидели с Геласимовым в соляной пещере, наблюдая за игрой света в кристаллах на стенах и потолке, когда пришла Ольга Ивановна с Сашкой.
Она села в кресло, закрыла глаза и стала дышать под терапевтическую музыку композитора, нерусская фамилия которого была очень известна лет двадцать назад, но сейчас никому ничего не говорит. Сашка палочкой ковырял соляной пол в углу. Ковырял долго, усердно, и вдруг, заглушая целебную музыку, закричал восторженно и громко, как Архимед, выскочивший из ванны:
– Бабушка! Здесь под солью деревянный пол! Разве в пещерах бывают деревянные полы?!
– Отстань, – сказала бабушка, с трудом приподняв веки. Музыка действительно благотворно действовала на неё.
Мы пришли минут на десять раньше Ольги Ивановны, но Геласимов дождался, когда она с внуком выйдет из пещеры.
– Извините, мне надо задать вам очень важный для меня вопрос, – обратился он к ней. – Александр Шаталов ваш зять?
– Послушайте,
– Эх, Ольга Ивановна! Милиции мне не страшна! И вам я ничего плохого не сделаю. Скажите всё же, кто вам Шаталов, давно вы его знаете, откуда он, кто его родители?
– Шаталов мой зять. Моя дочь уже десять лет за ним замужем. Он родился в Новосибирске, учился в Новосибирске, жил в Новосибирске и никуда из него надолго не уезжал. Родителей его я хорошо знаю. Они тоже всю жизнь прожили в Новосибирске. Что вы к нам пристали?
– И ещё один вопрос. Самый безобидный. Вашему зятю тридцать восемь лет? Не так ли?
– Ну, допустим, тридцать восемь. И что из этого? Вы знаете моего зятя?
– Поверьте, я спрашиваю не с плохими намерениями. Я подумаю, что можно вам рассказать, чтобы вы меня поняли. Только, прошу вас, не избегайте меня.
Между тем небо стало совсем тёмным, но дождя не было и, как мне почудилось, пахло дымом. Мы сели на скамейку под берёзой. Поведение Геласимова и мне начинало казаться если не подозрительным, то странным. Я молчал, не находя темы для разговора, он тоже.
– Я с вашего разрешения похожу один, – сказал он после длительного молчания.
– Пожалуйста, пожалуйста, – ответил я и пошёл в корпус.
В холле я пристроился в очередь играть на бильярде, и играл до самого обеда.
– На улице вроде дымом пахнет, – сказал я своему очередному сопернику, азартному орденоносцу, игравшему вчера с Геласимовым.
– А вы ничего не знаете? Красноярская тайга горит. Это не тучи, это дым от пожарищ. «Дым в лесу» – у дедушки Гайдара есть такая повесть. Враги жгут русский лес, пока мы тут фиточаи гоняем.
– Вы кто по профессии?
– Я то? Комбайнёр. Сельский труженик. Мне сам Никита Сергеевич Хрущёв этот орден вручил.
– Ух ты! А какой он был, Хрущёв?
– Какой, какой? Лысый. В шляпе, в белом пиджаке.
– Как же вы увидели, что он лысый, если он был в шляпе.
– Как, как! Я ж его не только в шляпе видел!
– Ну и как теперь ваш совхоз?
– Да никак! Нет его. Вообще нет. Зря целину поднимали. Лучше бы по ней зайцы бегали да волки рыскали, – старичок оказался злой.
С Геласимовым мы встретились только вечером в номере.
– Я так понимаю, – начал он, – что мне пора объяснить вам своё поведение за последние сутки. Тогда мне придётся рассказать вам самую странную и страшную историю моей жизни.
Я приготовился слушать.
– Итак, тридцать два года назад я служил в Монголии. Мне только-только стукнуло тридцать лет, я был ещё капитаном, девятый год счастливо женатом на красавице по имени Наталья – маленькой, худенькой с синими глазами и густыми тёмно-золотыми волосами. И у нас был сын Сашка неполных семи лет.