Под горой Метелихой(Роман)

Нечаев Евгений Павлович

Карп Данилович объяснил потом агроному, что медведь был сытый и уж, видно, немолодой. А рыбу он закопал в песок про запас. Подождет денька три-четыре, рыба за это время протухнет. Вот тут-то он и полакомится в свое удовольствие.

Жил теперь Стебельков в бараке, где размещалось, несколько семей трактористов-ремонтников, занимал угловую каморку. Вместе с ним жили кот Митрофан, большеголовый и зеленоглазый увалень с разодранным ухом, да добродушный лохматый пес Фомка.

Пес и кот были большими друзьями, ели из одного корытца и спали рядышком на тряпичном половичке. Когда по утрам агроном отправлялся на работу, впереди него из темного коридора с радостным визгом выкатывался пес, чтобы

тотчас вернуться обратно, взвиться у ног хозяина, мотнуть головой и мчаться опрометью по песчаной дорожке на пригорок к новому дому конторы. Митрофан тоже выходил из комнаты, но всегда останавливался на верхней ступеньке крылечка, подгибал под себя пуховички передних лапок, устраивался поудобнее и лениво жмурился тут до самого вечера. В МТС все уже знали: если кот на крыльце, значит, агроном еще не пришел с работы.

К Митрофану относились с почтением не только взрослые, но даже и задиристые ребятишки: это был самый старый кот на усадьбе. Он жил когда-то еще у Мартынова, потом одичал, а к агроному привязался из-за того, что тот несколько раз угощал его валерьянкой. И еще любил, когда у него чесали под подбородком. Тогда он блаженно вытягивался, переворачивался на спину, раскидывал в стороны лапы, выпускал и сжимал отточенные, длинные когти и принимался мурчать сиплым басом. А Фомка больше всего на свете боялся веника и пустых консервных банок. До того как прижиться у агронома, был он бездомным псом. Один раз его поймали ребятишки, приманили корочкой хлеба, крепко-накрепко привязали к хвосту голик и ржавую консервную банку. После этого доверчивого пса огрели хворостиной и выпустили на дорогу.

С диким истошным воем носилась бедная собака по деревенской улице, шарахаясь из стороны в сторону, подгоняемая свистом и улюлюканьем; банка гремела сзади, веник то одним, то другим концом хлестал по спине. Наконец обезумевший пес бросился к речке, поплыл на другой берег. Банка зацепилась за коряжину, и была бы тут Фомке неминучая гибель, да проходил, на счастье, Стебельков. Шел он домой от моста по тропинке, когда мимо него промчалась ошалевшая собака и с ходу кинулась в воду, волоча за собой голик и громыхающую банку.

Мокрого, насмерть перепуганного пса агроном на руках вынес из воды, отвязал веник и банку. Хотел расправиться с безобразниками, да тех уж и след простыл. А когда поднимался по ступенькам своего крылечка, услыхал позади себя крадущиеся шаги и легкое посапывание. Оглянулся — пес.

— Ну что? Спасибо хочешь сказать? Ладно уж, сам, брат, битый.

А пес не уходил. Склонил голову набок, снизу вверх заглядывал в лицо своему избавителю, и Стебелькову показалось даже, что на глазах у собаки навернулись слезы.

Агроном погладил пса, спросил ласково:

— Ко мне хочешь? А хозяин найдется, что я ему скажу?

Пес только вздохнул печально. Стебельков толкнул дверь, переступил порог. Пес нерешительно поднялся на одну ступеньку, еще ниже пригнул голову и просительно завилял хвостом.

— Ладно уж, заходи, что с тобой делать? — согласился тогда агроном. — Только там кот у меня домовничает. Если драться не будешь, живи, пес с тобой.

Пес заработал хвостом с удвоенной энергией.

Вот так они и подружились и зажили мирно втроем. Было это вскоре после того, как Вадим Петрович впервые увидел Владимира Дымова возле конторы МТС.

В тот раз Стебельков решил, что с Дымовым надо ему объясниться, и как можно скорее. Прийти самому и сказать: «Анна не виновата», и попросить, чтобы отдали Степанку. Анна к нему не вернется. Это Вадим Петрович давно уже понял. То, что их связывало когда-то, к понятию «любовь» не приравнивалось. Любовь — это когда взаимно, когда один с полуслова понимает другого, когда и говорить-то

ни о чем не нужно, только взглянуть друг другу в глаза. А у них этого не было. Верно одно — и они понимали друг друга молча: Анна видела, что Стебельков любит ее по-настоящему, что ему с ней хорошо, но сама-то она в это время ровно отсутствовала, всегда была настороженной, о чем-то тревожно думающей. Она мучилась и всячески старалась заставить себя улыбнуться хотя бы, но и это у нее получалось редко. Выдавали глаза, — они всегда были заполнены отчужденностью, и на дне их гнездился затаенный страх.

Человек, который страшится того, что сделал, навсегда теряет покой, и даже тепло другого не согревает его, потому что не вызывает ответной жаркой волны. Так было и с Анной, а притворяться она не умела.

«Степанка им будет мешать, — с болью думалось агроному, — и не будет ему ласки в семье, вырастет маленьким старичком».

На той же неделе Стебельков заехал в Каменный Брод, от Андрона узнал, что Дымов и часу не пробыл дома.

— Только ты не думай, что всё это разом решается, — хмурился бородач. — А мой бы тебе совет — не тревожь ты из них никоторого. Ни ее, ни Володьку. Время покажет.

В переулке Вадим Петрович неожиданно встретился с Анной: шла она от колодца с полными ведрами. Агроном хотел было ее задержать, да слов не нашлось. И она ничего не сказала, так и прошла в двух шагах, даже головы не повернула.

После того как Семен Калюжный переехал в Бельск, Карл Данилович завел разговор о том, кого же теперь принять на должность механика.

— Может, к Дымову съездить? — неуверенно начал он, поглядывая на Стебелькова. — Сдается мне, что в сторожке-то, на елани, вгорячах оказался наш бригадир. Всеми статьями главным механиком быть бы ему у нас. Машины знает, и народ у него не разболтается.

— Попытайтесь, вам лучше знать, — ответил тогда агроном.

— А ты?

— Как работал, так и буду работать. Мне он не враг.

Карп почесал себя за ухом, крякнул:

— Он для тебя не враг, это верно, да и про то забывать не след, что и ты ему не приятель. Вот ведь во что всё упирается. Сцепа надежного между вами не будет, — И Карп показал руками, каким бы ему хотелось видеть этот самый «сцеп» между своими помощниками.

— Тогда так давайте рассудим, — предложил Стебельков, — что вам дороже. Если решили брать Дымова, я буду просить о переводе в другое место.

Карп усмехнулся.

— Умно, ничего не скажешь! — проговорил он. — Да для меня и то и другое одинаково дорого. Ты вот на двух ногах ходишь, а ну-ка скажи — какую тебе отрубить не жалко? То-то вот и оно, Петрович. И ту и другую жалко небось. Так вот и у меня — директора МТС — две ноги: механик и агроном. На них вся МТС держится. Ничего тут, брат, не поделаешь; без Семена придется директору на первое время какой-то костылик приспосабливать. Вот если бы не Степанка, проще бы оно было.

Степанка, Степанка… Всему стал мальчонка помехой. А он и думать-то ни о чем не думал. Переваливался себе у крыльца по-утиному, с пруточком от веника гонялся за курами во дворе. Народился, и всё, растет. Какое ему до кого дело! Анка по весне третий класс окончила, братишке осенью два годика будет. Мать не делила их — к обоим относилась одинаково. Из последних сил тянулась Анна, а уж если купила полотна дешевенького с полметра на штаны Степанке, то и дочери хоть из девичьей еще своей юбки, да сошьет платьишко. Привезет ли мальцу игрушку из Константиновки — и Анке тетрадку запасную или книжку с картинками на стол положит. А та всё равно не любила братишку. Сколько раз примечала Анна: то щипнет его в уголке, то за ухо дернет. И ведь хитрющая-то какая! Этот ревет, а она: «А вот и не лезь! Попало?.. И еще попадет!»