Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации

Гуськов Анатолий Михайлович

Показания Осинец Ольги полностью совпадали с имеющимися в нашем распоряжении данными. Таким образом, одна сторона дела стала до некоторой степени ясна. Группа Осинец деморализована и практически шпионской деятельностью не занимается.

Теперь оставалось решить очередную задачу — установить практическую деятельность Юшкевича, ведь, по имеющимся данным, он является резидентом, а, следовательно, должен существовать его канал связи с немецкой разведкой. Но об этом у нас не было никаких данных. Стали обсуждать возможные варианты наших действий. Если арестовать «Ю», то мы можем кратчайшим путем размотать весь клубок. Но, с другой стороны, арест «Ю» может насторожить его связи, более важные, чем он, и даст им возможность скрыться.

Отказавшись от ареста, следовало бы форсировать оперативные мероприятия

вокруг «Ю», но показания Осинец свидетельствовали о том, что он замкнулся и не проявляет никакой активности. Поэтому второй путь мог бы быть слишком долгим.

В результате обмена мнениями пришли к выводу: Юшкевича арестовать, но арест зашифровать от окружающих его лиц тем, что он, якобы, с сердечным приступом был доставлен в одну из городских больниц, расположенную рядом с Особым отделом. На следующий день к моменту окончания работы Юшкевича в своей мастерской, подъехала опергруппа, и как только он вышел и направился в сторону дома, его пригласили в машину и доставили в особый отдел.

К этому времени в городской больнице оборудовали специальную палату, в которой, по договоренности с главным врачом больницы, должен был содержаться Юшкевич под нашим контролем. Это задача облегчалась тем, что «Ю» дважды находился в этой больнице на излечении по поводу сердечнососудистого заболевания, там же находилась его история болезни.

Через работницу больницы, знавшую семью «Ю», мы передали жене, что он доставлен в больницу с сердечным приступом, но ничего страшного нет, так как ему вовремя оказали медицинскую помощь.

Вскоре мы со старшим следователем П.С. Литваком пригласили на допрос Юшкевича. Но то, что мы хотели считать легендой, оказалось былью, то есть у него действительно произошел сердечный приступ, допросить мы его не смогли и тут же направили в больницу, предупредив администрацию о нежелательности навещать его родственниками.

Казалось, все уже было в руках, но как нарочно, на пути встречались непредвиденные препятствия. В этот момент прибыла комиссия из Управления особых отделов ЗакВО во главе с зам. нач. Управления полковником Казанцевым. Я доложил все материалы по наиболее важным делам, в том числе и по делу резидентуры «Ю». Полковник Казанцев одобрил все наши действия, но, как следовало ожидать, выразил неудовлетворение незавершенностью дела.

Далее сказал, что дело будет взято на контроль УОО Закфронта, поэтому все дальнейшие мероприятия нами должны согласовываться.

В составе группы работников УОО ЗакВО был оперработник, который курировал наш отдел. Это старший сержант Госбезопасности (по-новому старший лейтенант) Александр Беляков. Его от других отличали повышенная горячность и, пожалуй, известная несдержанность. Он пытался навязать руководителю группы мысль, что мы проявили непростительную медлительность в столь важном деле, как резидентура «Ю», что мы недостаточно остро оцениваем поступающие материалы и т. п. У меня с ним состоялся серьезный разговор, в процессе которого я ему посоветовал быть сдержаннее и тактичнее. На него это подействовало охлаждающе, но, видимо, он затаил недобрые чувства.

Однако все проходит. Комиссия ознакомилась с делами, нашла работу отдела вполне удовлетворительной и предложила по ряду дел доложить Управлению особых отделов ЗакВО докладными записками, в том числе и по делу «Ю». После отъезда комиссии мы провели совещание оперативного состава, на котором обсудили недостатки, указанные нам в процессе проверки, и нацелили всех офицеров на их ликвидацию.

Шли дни, а Юшкевич находился в таком состоянии, что допрашивать его было невозможно, в то же время без этого мы не могли закончить следствие по Ольге Осинец и Марине Нечитайло. И вдруг, как гром среди ясного неба, мы получаем разгромное указание из Управления особых отделов ЗакВО. В нем вся критика была сосредоточена на деле «Ю». Мы обвинялись в чрезмерной медлительности, неоперативности и чуть ли не в либерализме по отношению к опасным преступникам. Начальник ОО, то есть я, предупреждался, что если дело не будет закончено в ближайшее время, ко мне будут применены меры административного взыскания. Указание подписал начальник УОО ЗакВО генерал-майор Н.М.Рухадзе.

Не скрою, после такого «указания» настроение у меня сильно испортилось. Я долго обдумывал, как

мне поступить, и пришел к выводу, что оно необъективно, и выполнение в том виде, как нам предписывалось, могло привести к нарушению социалистической законности.

Убедив себя в этом и еще раз проанализировав все наши действия, я решил с указанием никого не знакомить и положить его в сейф, чтобы оно «отлежалось», а сам между тем написал возражения по каждому пункту и приготовился к возможной защите. Однако такое положение не давало мне права бездействовать. Поэтому я сделал вид, что ничего не произошло, собрал опергруппу, занимавшуюся делом «Ю» и вместе мы разработали план его реализации. Мы единодушно пришли к выводу, что для нас важнейшей задачей является вскрытие канала связи «Ю» с немецкой разведкой, так как без этого, естественно, резидентура была бы безжизненной. Но, не имея никаких конкретных зацепок, мы могли только строить свои догадки и предположения на основе интуиции. Обсудив таким образом несколько вариантов с учетом имевшихся объективных данных на «Ю» и его поведение, мы предположили, что между «Ю» и немецкой разведкой должен быть связной с радистом, либо связной и радист в одном лице. Встречи с этим лицом у «Ю» могли быть только в мастерской, либо поблизости от дома, так как состояние его здоровья и характер поведения исключали возможность более активного способа связи (например, переход линии фронта, работа на рации в доме брата). Что касается мастерской, то в ней накануне был проведен негласный обыск. Признаков радиоаппаратуры обнаружено не было.

Исходя из сделанных предпосылок, мы полагали, что связник должен явиться к «Ю» в определенное время и искать с ним встречи ввиду отсутствия его в мастерской. Поэтому два наиболее вероятных места для встречи — мастерская и район расположения дома, где проживал «Ю», были взяты под негласное наблюдение.

Шел декабрь 1942 года. Но в Грозном как-то не ощущалось приближения зимы. На фронтах шли бои «местного значения», линия фронта стабилизировалась. Но чувствовалось, что затишье временное, ожидаются бурные события. Противник проводил перегруппировку войск, часть из которых передислоцировал под Сталинград. Войска Грозненского оборонительного района на ряде участков переходили в наступление, но большого успеха не имели.

Итак, дело на «Ю» меня полностью парализовало, я не мог на длительное время оторваться от него и заняться другими, может быть не менее важными делами. Но здесь над моей головой повис Дамоклов меч, и мне было совершенно очевидно, что все эти козни мстительного, малоопытного, но с претензиями на ортодоксальность Белякова, который сумел подсунуть руководству на подпись эту коварную бумагу в качестве мщения мне за откровенный с ним разговор. Какая мерзость!

Много в тот период я размышлял над тем, откуда берутся такие подлые, коварные и мстительные люди, которые, оказавшись возле крупных начальников, могли использовать их власть в своих корыстных целях? Объясняется ли это тем, что такой человек заслужил особое доверие и не нуждается в контроле, либо сам руководитель, не вникая в существо дела, полностью полагается на своих подчиненных, допуская непростительное попустительство?

А тем временем опергруппа, работавшая по делу «Ю», докладывала о полном затишье на всех участках. Правда, «Ю» стал поправляться, и у меня вызревало желание как можно скорее поговорить с ним, для чего я подготовил план беседы и ждал только разрешения врача, который лечил «Ю».

Однако события сложились так, что в наш план пришлось срочно внести коррективы, вызванные появлением новых данных следующего характера. Группа наблюдения за мастерской установила человека, который несколько раз приходил туда, прогуливался около и пытался заглянуть внутрь мастерской. Этот человек был негласно сфотографирован и взят под непрерывное наблюдение. По фотографии можно было сделать следующее предположение: человек кавказской национальности, возраст 28–30 лет, высокого роста, правильного телосложения, одет в обычную одежду городских жителей (темно-синий плащ, черная кепка, ботинки с калошами), в левой руке держал небольшой сверток в газете «Грозненский рабочий». Получив эту сводку, я, ни секунды не раздумывая, решил, что это как раз то, чего нам не хватает, приказал немедленно задержать этого человека и доставить в особый отдел.