Под каблуком у синего ботинка
Шрифт:
– Дося, веди себя прилично, – зашипела на нее подруга и принялась приседать вокруг Акакия. – Ах, не обращайте внимания! Дося у нас, конечно, девушка хорошая, только ума бог не дал, вы уж не берите в голову.
Вскоре инцидент был исчерпан, и Акакий погрузился в кипучий досуг молодежи. Господи, как они пили! Они пили, сколько хотели, и ни разу не вспомнили про больные почки, потому что у них почки были здоровые. Как они ели! Они ели жирное, соленое, перченое и острое и ни разу не подумали о гастрите или язве, потому что у них не было ни того, ни другого. Боже, как они шутили! Они шутили пошло,
– Люб, ты где эту мумию откопала? Во шпарит, пенек!
А потом он танцевал. Долго танцевал, или ему так показалось, потому что какая-то разряженная девица, увидев, как он плюхнулся без сил на диван, весело рассмеялась:
– Быстро вы с копыт съехали. Это еще хорошо, что здесь Белки нет, она бы вас точно до крематория довела!
– Зачем это? Что это за белки у вас такие – чуть что, и в крематорий? – огорчился Акакий.
– Катька Белкина. Она знаете как танцует! Отпад! Она же училась в школе с танцевальным уклоном, ей что, а вы бы с ней точно до инфаркта бы допрыгали. Ее только Вадька переплясать может, и то потому, что он мастер спорта по прыжкам. А вам куда, вы же уже пожилой!
Акакий проглотил «пожилого» и уточнил:
– В какой школе училась эта ваша Белкина?
– В хореографической… то ли в третьей, то ли в сто третьей, точно не помню, а вам зачем?
– Так это… я там преподавал какое-то время, – понес околесицу пьяный язык. – Так что мне ваша Белкина… А плясать я еще и не так могу.
И он пошел вприсядку, потом, после еще нескольких рюмочек, стал прыгать козлом и вертеть руками.
Очнулся Акакий Игоревич в коридоре своей квартиры. Было плохо. Холодно. В глаза будто насыпали песку, голова гудела невыносимо, ныла поясница и внутренности просились наружу.
– А вот и кормилец проснулся, – ласково пропела Клавдия, сжимая в руках мухобойку.
Акакий в ужасе зажмурил глаза, но было уже поздно. Эта несносная бабища хлестала его мухобойкой, как навозную муху! Как гнусного комара! Что она себе думает?! Клавдия, видимо, не думала ничего, она охаживала родимого супруга от всей своей широкой души, пока муженек, поскуливая, не сбежал в ванную.
– Я тебе покажу «Работа»! Я тебя отучу водку глотать! Ишь, моду взял!! – кричала супруга, поджидая его под дверью. – Погоди, выйдешь ты у меня!
– Фигушки! Ни на того напала, фиг я тебе выйду! – мстительно шептал Акакий, зализывая ушибы.
Все тело болело, и самое страшное – нарастала боль в пояснице, и дико скручивало желудок. Вскоре недомогание стало таким сильным, что Акакий даже выбрался из укрытия.
– Давай-ка быстренько в постель, – приказала Клавдия, взглянув на него. – Почки расшалились или желудок?
– Ой, не тормоши меня, и то и другое, – пополз Акакий к кровати.
Запахло лекарствами, жена принесла
– На вот, выпей, – приказала она и налила в стакан бурлящей минералки.
Акакий выпил все, чуть не подавился, проглатывая таблетки, но все же справился, и через час ему заметно полегчало.
– Что это ты, батенька, позволяешь себе с таким-то потасканным организмом, – уже не злобно ворчала Клавдия. – Ты ж ведь уже, слава богу, не мальчик. Чего ж так надрался?
– Не бурчи, – хрипло одернул ее Акакий. – Я важную миссию выполнял. Узнал я вчера, в какой школе эта Белкина училась.
– Да на кой черт нам эта Белкина, если ты загнешься?! – всплеснула руками Клавдия.
– Так надо, – скорбно прошептал Акакий и провалился в спасительный сон.
Спал он будто бы недолго, спать бы ему да спать, но кто-то упрямо тряс его за плечи. Акакий разлепил глаза.
– Говори, в какой школе твоя Белкина училась? – выспрашивала Клавдия. Сейчас она была изрядно накрашена и, по всей видимости, куда-то собиралась.
– Подожди, дай сообразить… Жора, привет, и ты едешь?
– Не отвлекайся, соображай лучше! – цыкнула жена.
– Что тебе надобно? А-а, да, в какой школе… В сто третьей или в третьей, это я хорошо помню, – выдал информацию нашкодивший муж и снова отключился.
Клавдия Сидоровна была сердита. Вчера, сдав внучку Ане на руки, утомленная шумным Гаврилиным праздником, она вывалилась возле своего подъезда из машины Данилы. Сын, газанув, тут же упылил, а внимание Клавдии привлекла отборная брань, доносившаяся из такси. Она не могла пройти мимо и подошла к машине. На переднем сиденье скрючился пьяный в хлам муженек и игриво ухмылялся.
– Рассчитывайся давай… и уметайся!.. – орал разгневанный таксист.
– Не-е-ет, ты сначала отгадай, в каком кармане у меня деньги, – веселился Акакий.
– Да я сейчас тебя вообще без карманов оставлю!..
– Молодой человек, давайте я расплачусь, – не выдержала Клавдия и вытащила деньги. Обозленный шофер получил плату и вытолкнул престарелого шалуна прямо на тротуар.
Акакий отключился моментально. Клавдия взвалила на себя хмельного супруга и поперла в дом.
– Аккуратненько, не дрова несешь! – дрыгал ножкой дражайший, когда она при поворотах долбила его головой о стены.
Домой она дотащила свою ношу без приключений. Начала раздевать прямо в коридоре, муж болтался в руках, точно тряпичная кукла. Но когда Акакий остался уже в одних трусах, он вдруг открыл помутневшие очи и высокомерно произнес:
– Уйди, постылая! – а потом, презрительно сощурившись, добавил: – Т-ты даже не умеешь танцевать канкан!
И стал прыгать, выбрасывая узловатые коленки и высоко задирая семейные трусы. Потом запутался в собственных ногах, прыгнул, рухнул и уже не поднимался. Клавдия, обиженная такой благодарностью, величаво вытряхнула из штанов все оставшиеся деньги и затолкала их поближе к сердцу – в атласный прочный лифчик. Потом уже спокойнее глянула на мужа и принялась потрошить остальные карманы. В брюках она неожиданно обнаружила смятый пакет с печеньем. Ах, он невозможно мил, этот смешной Кака. Даже участвуя в пьянке, он не забыл о своей любимой супруге и припас для нее печенье, хотел порадовать.