Под красной крышей
Шрифт:
– Ну что, дед, рассказывай.
– Я ушел из дома.
Она вопросительно приподнимает неровно выщипанные брови. Облизывается:
– И где теперь ты будешь?
– У подруги, думаю. В институт придется звонить. Скажу, что заболел.
– Всю жизнь бегать не сможешь.
– Им хватит недели, чтобы отстать.
Она ежится и мельком осматривается.
– Будешь еще подрабатывать?
– Конечно. А ты…
– Фотать тебя?
– Да… Сможешь?
Она неуверенно кивает.
…Таня в Москве, и
– Ты заранее договорился с ней?
– Нет, у меня всегда были, я уже несколько раз у нее кантовался.
– Ого…
Здесь пахнет благовониями, а по плакатам с корейскими группами и фоткам скачут солнечные зайчики. Мы моем руки и брызгаемся водой. Настя хохочет и с визгом сбегает на кухню заваривать чай.
– Дед, тебе сколько ложек сахара?
– Мне не надо.
– Настоящий мужик.
Настя та еще язва, но за это она мне и нравится.
…Я опускаюсь на дно ванны. Мне кажется, что, когда я всплыву, буду уже другим человеком. И никто не скажет: извращенец. Но такого не будет. Я поднимаюсь и смываю с лица наваждение. Меня не примут так же, как и единственная, кого я любил, не приняла. Всегда, закрыв глаза, вижу ее полный отвращения взгляд.
Я вытираюсь. И наконец кружево ластится к телу, и от этого я возбуждаюсь. Губы пахнут вишней, ресницы чуть слипаются от туши. Конечно, лицо она фотать не будет, но мне просто хотелось использовать свою новую косметику. Я вздрагиваю от прохлады. Все-таки без платья неуютно. Выхожу и иду в спальню. Стараюсь ни о чем не думать.
Встаю на колени на кровати и подтягиваю чулки. Они прижимаются к ногам, которым тесно. Такое приятное ощущение. Я осторожно поднимаю голову. Настя собирает волосы в хвост и закатывает рукава, берет фотик.
– Готов?
В этом теле мне кажется, что я настоящий. Я смотрю в ее большие глаза и улыбаюсь.
Я запираюсь в ванной, сбрасываю с себя белье, словно чешую. Мурашки пробегают по телу. Смываю косметику, и лицо краснеет от боли. Забыв вытереться, выскакиваю в шортах и начинаю бегать из комнаты в комнату.
– Ты чего? – Она стоит в пиджаке, прислонившись о косяк двери в кухню.
Быстро съедает кусок сыра и подзывает меня к себе. Показывает снимки на фотике:
– Классно получилось.
Я обнимаю ее, и она легонько бьет меня по рукам:
– Ну куда? Весь мокрый же! Брысь от меня.
Галка
Снег жался к каменным темным стенам церкви. Холод парами бродил и цеплялся за ветки корявых деревьев. Их кроны сероватыми жилками протекали по небу цвета молока с маслом. Хотелось облизать.
С куста на куст прыгала галка. Маленькая. Неуклюжая. Черными глазками косилась на крест, возвышавшийся на крыше церкви.
Из-за поворота выбежал мальчишка. Ухмыльнулся, ткнул пальцем в галку. Она
Послышался скрип дверей. Спешно вышла монашка, остановилась возле трупа птицы, двумя пальцами взяла галку за лапку и откинула в кусты. Наспех перекрестилась. Открыла ворота, и мальчишка прошмыгнул внутрь:
– С Рождеством, сестра!
Слепой
Грязь вязкая. И дома облизаны обветшалостью. Он брел по склону. Его вела мелодия. Нежно-веселая. Она скатывалась к ногам из того странного стеклянного дома, к которому он приходил уже неделю.
Остановился напротив него. На верхнем этаже горел ряд ламп, и на мягком подоконнике среди подушек и игрушек сидела девушка, сложив ноги по-турецки. Проводила тонкими белыми пальцами по окну и улыбалась. Дождь скатывался точно по ее ладоням.
Он выдохнул пар и резко опустил голову из-за хлопка двери. Из дома вышел мужчина с зонтом, быстро сбежал по лестнице, вышел за ограду, глянул по сторонам одинокой улицы, перебежал дорогу. Парень нервно прижался к стене лавки, убрал руки в карман и сжал нож.
– Зачем ты на нее все смотришь?
Мужчина подошел ближе и протянул ему зонт. Парень побледнел:
– Не надо мне.
Тот кинул зонт.
– Только не смей трогать мою дочь, понял?
Парень засмеялся, и этот смех из-под черной маски был похож на какой-то мерзкий кашель. Мужчина вздрогнул, отвернулся и побежал обратно.
Очередной день. Он натянул толстовку, взъерошил кудри, накинул на плечи рюкзак. Прислушался к тишине в этой затхлой квартирке. Только на кухне тикали часы. Снова и снова… От этого звука хотелось сбежать.
Погладил фотографию в рамке:
– Прощай, мам.
Никто не ответил и не ответит.
Шел с неохотой, пиная камни и слушая в наушниках музыку, не вдумываясь в текст.
В классе он сидел один, отсоединив свою парту от соседской. Карандаш вжался в его пальцы и выводил на листке тетради лицо той девушки. Небольшие, но пухлые обкусанные губы. Глаза словно седые… Он вырвал и смял листок…
Солнце припекало, и от этого марева тянуло в сон.
Он положил доски на газон. Рабочие подозвали его и показали план постройки маленького домика для летних посиделок, объясняя, что он сейчас должен сделать. Парень присвистнул:
– Богато.
Все закивали, начали шутить про доходы архитектора, толкая друг друга в бок.
Парень отошел, присел и закурил, глянул наверх и увидел, что окно в спальне той девчонки приоткрыто, и она стоит на коленях на подоконнике и слушает. Он усмехнулся и бросил окурок, втоптал его в землю и встал.