Под кровом Всевышнего
Шрифт:
«Вошёл я в келью больного, — рассказывал нам отец Вадим, — и не знаю, за что браться: беспорядок, грязь, вонь жуткая. Я решил сперва пол вымыть. Как заглянул я за печку, а там гора белья грязного гниёт, куча от пола до потолка. Видно, в этот угол кидали все белье из-под больного, не стирали, оно и пахло. Стал я ставить на улице самовары, накипятил воды, принялся стирать. Отполоскал, развесил простыни по двору. Вымыл я все углы, вымыл больного старца, переодел, перестелил ему постель, проветрил келью. Ну, у меня и запаху-то не стало!
В общем, ухаживал я за больным,
— Как у тебя чисто, хорошо, — говорят ему, а он меня знай похваливает. Даже сам Патриарх Алексий I к нам в келью не раз заходил.
Подружился я с отцом Серапионом, узнал он мою историю, узнал, что я мечтаю о семинарии, да не надеюсь и впредь туда попасть: много знать надо, а откуда мне знания-то черпать? От кого? Когда?
Старец сказал мне:
— Пиши прошение на имя Патриарха, а я за тебя походатайствую пред ним.
Наступило лето. Снова набор в семинарию объявили. Старец мне говорит:
— Я до осени не доживу, умру. А ты, Вадик, дай мне слово, что выполнишь мою предсмертную просьбу.
Я обещал, а старец сказал:
— Вот у меня тут мощи святые. Они со мною всю жизнь были, мне и в гробу не хочется с ними расставаться. Но станут меня в гроб класть, снимут их с меня! Это так полагается. А ты, Вадик, как облачат меня во все, что положено, то тьг потихоньку, незаметно и подсунь мне на грудь эту коробочку с мощами.
Я обещал исполнить просьбу старца. Незадолго до смерти отца Серапиона к нему зашёл Патриарх.
Старец хвалил меня, сказал:
— Он упокоил мою старость.
Просил помочь мне поступить в семинарию. Патриарх Алексий взял моё заявление и подписал: «Принять». Судьба моя была решена! Я ликовал и благодарил, как умел, Господа Бога.
Старец мой вскоре скончался. Многострадальное тело его одели, как полагалось, и положили в гроб. Я хотел было исполнить своё обещание и поместить ковчежец (коробочку) со святыми мощами в гроб, но мне сказали, что этого делать нельзя, что это грех. Что мне было делать? Совершить грех я боялся, но нарушить обещание, данное старцу, совесть мне не позволяла. Я переживал и ходил как убитый. Братия заметили моё состояние, утешали меня:
— Что с тобой? Не скорби так об умершем: он отмучился и отошёл в вечные покои. И твоё тяжёлое послушание окончено! Слава Богу, скоро примешься за учение, будешь
принят благодаря Святейшему без экзаменов. А ты голову повесил, унываешь!
— Друзья мои, — говорил я со слезами, — ведь я лишился духовного отца. Он был моим руководителем, а теперь мне не у кого совета спросить, не знаю, как поступить...
— Ты должен иметь теперь другого духовника, — учили меня братия. — Без духовника оставаться нельзя, иди к другому, коли твой умер...
Я послушался совета, немедленно пошёл на исповедь. Священник сказал мне:
— Хорошо, что ты открыл мне боль твоего сердца. Теперь сделай то, что я тебе скажу: исполни своё слово, положи на грудь покойного ковчежец со святыней. Ты выполнишь теперь послушание, а дальше
Как гора свалилась с моих плеч! Радостный, подошёл я к гробу, простился со старцем и положил ему под одежду ковчежец. Вслед за мной подошёл мой новый духовник и достал святые мощи.
Душа моя успокоилась. Снова надо мной сияло солнце, звенели колокола. А долгожданная семинария открывала мне свои широкие двери».
Первый приход
«Я учился уже третий год, когда начальство семинарии сказало нам:
— Надо совершать для спасения души дела милосердия.
Мы с товарищами охотно откликнулись на это указание, и нам дали адрес дома, где нуждаются в помощи наших молодых сил. Мы пошли по адресу и нашли ветхую деревянную избушку, в которой доживали свой век две слабые старушки. Они еле двигались, физическую работу по дому делать не могли, больше лежали на печи. А дров наколоть и принести воды из колодца им было некому.
Итак, мы с товарищами стали регулярно посещать старушек. Мы носили воду, пилили дрова — в общем, делали для них все, что было в наших силах. Однажды мы встретили в этой лачуге молодую цветущую девушку. Это была племянница старушек, она приходила к тётушкам стирать их белье. Косички девушки, её простой вид, приветливость и прямота в обращении — все нам с другом пришлось по сердцу. С этих пор мы стали ещё охотнее и чаще посещать старушек, надеясь снова встретить Валю (так звали девушку).
Учебный год кончался. Мы с товарищами решили Вале сделать предложение, наречь её своей невестой: «За кого из нас она пойдёт, тот её возьмёт за себя», — решили мы с другом. Я уехал в Ярославскую область, не объяснившись с девушкой. Летом я не забывал её, её образ был у меня в сердце, но я не надеялся, думал, что Валя предпочтёт моего друга. Но, к своему удивлению, я встретил Валю осенью снова у старушек.
— Что же ты не пошла за Лёшу? — спросил я девушку.
— Да ведь он из Ташкента. Он увезёт меня отсюда далеко на юг, я больше не увижу ни Лавру, ни тётушку. Я ему отказала, — ответила Валя.
— А за меня пошла бы? — спросил я.
— За тебя пошла бы, — тихо прозвучал ответ». Когда кончался последний учебный год в семинарии, друзья Вадима, видя его скромность и смирение, стали предлагать ему избрать монашеский путь служения Богу. Но Вадим был знаком ещё до семинарии с трудностями монашеского пути, а поэтому решительно отверг советы друзей. Он ответил:
— Вы ещё не жили в монастыре, идите и узнайте те порядки, а я буду белым священником — у меня невеста есть.
Обвенчавшись с Валентиной и получив от архиерея священный сан, отец Вадим прибыл в назначенное ему место. То было небольшое село в северной области нашей великой России. Прихожане быстро полюбили энергичного молодого священника, служившего всегда с великим благоговением. Да и во всякое время чувствовалось, что отец Вадим ходит, как пред лицом Бога Всевышнего.
То было начало 50-х годов, когда Россия ещё томилась среди концлагерей, тюрем и прочих испытаний. Так и отцу Вадиму Господь послал жизнь, полную страданий.