Под крылом ангела-хранителя. Покаяние
Шрифт:
Никого здесь не удивляли выходки официантки Заремы, схваченной на камбузе буквально за руку старшим помощником капитана…
— Ты зачем это вылила в компот? — вскричал в испуге старпом, отбирая у осетинки стакан с остатками… менструальной крови.
— Хотела приворожить третьего помощника… — с плачем призналась Зарема.
— Так ему бы и подавала! Пусть бы пил! Зачем же в общий котёл?
— Я наливала ему, но другие раньше брали с подноса… Ему не доставалось…
В другой раз она пообещала штурману утопиться,
Что тут началось! Третий помощник кинулся спасать любовницу, прыгнул за борт, отбил себе живот, сам чуть не утонул. Боцман сиганул к ним на помощь. Спустили плетёную корзину. Крановщик второпях то штурману по голове этой корзиной проедет, то боцману. Наконец, выловили всех троих. С незадачливой самоубийцы вода, как с мокрой курицы течёт. Платье к телу прилипло.
— Хотела топиться, а туфельки сняла, у борта поставила, — ругается старпом. — Картину гонишь, зараза! Всё! Достала ты меня! Спишу с судна!
У старпома все основания списать Зарему: ночью застал её на камбузе на… поварском столе в окружении толпы раздельщиков.
— Вон все отсюда! Нашли место! — кричит. Те, бородатые, с ножами у поясов, полуголые, обрызганные жиром и кровью китов, схватили обнажённую Зарему, подняли на вытянутых руках, с гоготом понесли через разделочную палубу в глубинку своих грязных кают. Наутро Зарема ходила по коридору, стучала в двери кают, вежливо осведомлялась:
— Мальчики, извините… Я не у вас вчера трусы забыла?
— Нет, Зарема, не у нас…
— А, ну, извините…
И в соседнюю дверь: тук–тук.
Никого не удивила здесь выброшенная за борт и плывущая по изумрудно–зелёной глади океана новая каракулевая шуба.
— Маркович опять в своей каюте бушует, — комментируют сей факт моряки, загоравшие на шлюпочной палубе.
— Прошлый раз кофточки и платья выбрасывал в иллюминатор…
— Опять жёнушку ревновал…
Леонид Маркович — хирург. Жена Алла — зубной врач. Специалисты высокого класса. Достаточно сказать, что Леонид Маркович спас жизнь китобою, не подававшему признаков жизни.
Маркович — так уважительно звали его на судне, был и сам совершенно невменяем, когда к борту плавбазы подошёл китобоец с тяжело раненным матросом. Кто–то нечаянно выстрелил тому в живот из дробовика. Несчастного положили на брезент, расстеленный на палубе, где и начал чудодействовать над ним пьяный Маркович. Редко бывая трезвым, он и сейчас влил в себя дополнительно полкружки спирта и занялся разбитыми кишками матроса. Промывал, зашивал, и после нескольких часов изнурительной работы свалился рядом. Их обоих уложили на носилки и бережно унесли в палату медсанчасти, откуда уже через месяц чудом выживший матрос вновь отправился на свой китобоец.
— Маркович! Как ты смог сделать такую уникальную операцию? — с удивлением допытывались все.
— Пусть спасибо
Когда свалился за борт спящий на юте раздельщик, этот случай тоже никого не шокировал.
Дело ночью было. В тропическом океане, кишащем акулами. Спасаясь от духоты, парень настелил доски на поручни юта, улёгся на них в одних плавках, обдуваемый ветерком и млея от удовольствия прохлады.
В полночь судно, меняя курс, сделало крутой поворот, и спящий моряк улетел с кормы в воду. На его счастье кто–то курил неподалёку, увидел, сбегал на ходовой мостик, поднял тревогу. Тотчас все китобойцы, находящиеся вокруг на разных расстояниях, подключились к поиску «человека за бортом», освещая прожекторами зеркально–гладкую воду, всматривались в ночную мглу.
Через полчаса поисков «Робкий» дал радио: «Утопающего поднял. Самочувствие его нормальное. Следую к базе».
— Привет, Боря! — окликнул я Далишнева, выбежавшего из машинного отделении глотнуть свежего воздуха.
— А-а, Генаха! Салют! Всё абдемаг! Выловили вашего кадра… Еле руки оторвали от лееров… Вцепился в них и разжать пальцы с перепугу не мог…
— Как только его акулы не сожрали, — говорю Борису. — Кишмя кишат здесь…
— Крестик на шее у вашего пловца… Господь помог ему… — Ну, бывай, Генаха! Молись Господу и всё будет абдемаг!
«Робкий» вспенил воду винтом и скрылся в чёрной мгле тропической ночи.
Больше я Бориса не встречал. А жаль…
(Здесь и далее до гл. «О друге…» в дневнике не достаёт нескольких страниц. Прим. Ред.)
О друге, который «вне конкуренции»
Он родился 10 июня 1949 года в селе Власово Бердюжского района Тюменской области. Вырос в окружении берёзовых перелесков, наполненных щебетанием птиц и токованием тетеревов, среди цветистых лугов, горящих оранжево–красными огоньками, вблизи озёр, дремлющих в утреннем тумане под гогот диких гусей и кряканье уток.
Его отец Георгий Георгиевич Хлыстунов, участник Великой Отечественной войны, работал егерем, радел о сохранности природы в Бердюжском заповеднике. Любовь отца ко всему живому навсегда перешла к сыну.
После школы–десятилетки деревенский мальчишка, смотрящий на мир широко открытыми глазами и мечтающий увидеть его во всей полноте, поступил в Тобольское мореходное училище, успешно его окончил. Служил Родине комендором–артиллеристом на десантном корабле Балтийского флота. С дипломом рефрижераторного механика и фотографией любимой девушки старшина второй статьи Виктор Хлыстунов с западного конца необъятного Советского Союза приехал на его восточный край, где и стал четвёртым рефмехаником китобойной базы «Дальний Восток».