Под крылом - океан
Шрифт:
Одинцов торжествовал. «Только и всего? — с легкостью, которая приходит после тяжелых минут опасности, думал он о штопоре. — Да там же делать нечего!» Ему стало радостно и свободно в этом теплом небе, он готов был ринуться вприпрыжку по зарождающимся внизу редким островкам «кучевки».
«Разве это фигура — штопор? Семечки! Зря только страху нагоняли! Да я вам его сейчас повторю! Запросто!»
Теперь все, что несколько минут назад происходило в воздухе, казалось делом его рук и воли. Он радостно смотрел вниз, на землю, вправо-влево,
Он в небе — уже не чужом, пустом и страшном, теперь уже он знал точно: отныне и навсегда оно — его дом. Как там поется в песне? «Небо наш, небо наш родимый дом!..»
Одинцов праздновал победу, наивно полагая, что это только его личная победа. И, упиваясь ею, он, кажется, увлекся немного с набором высоты.
— Тяни, тяни, — вернул его к действительности насмешливый голос Хохлова в наушниках шлемофона. — Газ не дал, а тянешь. Сейчас без скорости ешь вырвешься в другую сторону…
«Нет уж, не выйдет», — немного рисуясь перед собой, одним движением установил Одинцов мотору номинальный режим работы.
— Ну что, повторим? — не без скрытой улыбки спросил Хохлов.
— Так точно! — с готовностью отозвался Николай. — Разрешите набирать высоту?
— Набирай, набирай!
Хохлов снял руки с органов управления, расслабленно откинулся на спинку сиденья, предоставляя курсанту полную свободу действий. Теперь инструктор был спокоен.
Николай Одинцов уверенно увеличил угол атаки, твердо зная, что вот сейчас он пошел в набор своей высоты.
Он был счастлив, но не знал, что счастлив и капитан Хохлов: летчик родился!
За облаками среднего яруса
— Папа, а ты катапультировался?
— Да, приходилось.
— Сколько раз?
— Дважды.
— Всего-о-о?
— А ты знаешь, сын, что такое катапультироваться?
Кабина горела. Высота полета — огромная. За бортом — ледяной поток, температура — ниже минус полсотни. Весь обзор его из кабины — через два окошка величиной с розетку: одно — над головой, через него Сан Саныч — штурман-оператор лейтенант Брайко — видел кусочек фиолетового от большой высоты неба, другое — внизу, в люке. Там, далеко внизу, — ослепительной белизны первого снега бескрайние облака среднего яруса.
Его кабину называли темной, а самого хозяина Черным оператором. «Не король, а на троне» — со своего катапультного кресла Сан Саныч мог достать, даже не наклоняясь, любой переключатель. Экономно были рассчитаны его габариты.
Едва только задымился передатчик, кабину сразу заволокло, в ней стало, как бывает, наверное, в тесном дымоходе. Сан Саныч ориентировался теперь только на ощупь. Впрочем, от дыма глаза защищены плотными выпуклыми очками, делавшими его похожим на муху, а маска обеспечивала чистый кислород.
В принципе при пожаре в кабине оператор
В наушниках шлемофона стоял сплошной гомон. Каждый член экипажа считал свой совет самым важным, все говорили разом, и Сан Саныч ничего не понимал.
— А ну прекратить! Всем молчать! — крикнул командир корабля капитан Семенов.
Обычно добродушный, отзывчивый на шутку, командир в ответственные минуты становился строгим. На его открытом широкоскулом лице между светлыми бровями пролегла складка сосредоточенности.
— Передатчик выключил? — спросил Семенов.
— Так точно! — подтвердил Брайко, но для гарантии еще раз проверил пульт.
— Чистый кислород, очки, кабину разгерметизировал, вентиляция? — уточнил Семенов.
— Да, командир.
— Так, молодец, Сан Саныч! Что дальше?
— Думаю, командир, смотреть. Там видно будет. — Судя по всему, он не потерял присутствие духа. Может, по молодости не соображает, где надо бояться, — двадцать два года лейтенанту. Но нет, молодым тоже жить хочется.
— Ну, смотри, — согласился капитан. — У тебя есть огнетушитель. Не забыл?
— Под рукой. Использую его, когда пламя появится.
Все правильно, знает свое дело Сан Саныч. Другой бы на его месте заметался, стал бы вводные давать, экипаж запугивать, а Брайко ничего, держится. Знал Семенов, кого в экипаж к себе брать. Не зря из-за Брайко у него с начальством чуть не дошло до инцидента.
… Командир отряда устроил прибывшим лейтенантам любопытный экзамен.
— Спортсмены есть? — поинтересовался он при их представлении. — Прошу подойти ко мне.
Спортсменом быть всегда почетно, к тому же возможны льготы в службе. И часть лейтенантов шагнула к командиру.
— Артисты, художники, другие таланты есть? Тоже прошу подойти. — И еще двое присоединились к группе избранных.
— Значит, так, вы свободны, — подытожил опытный методист, оставляя окруживших его лейтенантов. — А вас, — перешел он в группу неодаренного меньшинства, — я беру к себе. Мне нужны люди, чтобы летать с ними, а не в футбол играть или самодеятельностью заниматься. — И, довольный, расхохотался.
Брайко оказался в числе бесталанных, хотя как раз был из футболистов, еще до армии играл в классной команде и получил кандидата в мастера. Может, поэтому и не принял так сразу сторону привилегированных. Знал он этот хлеб. Но кто-то из парней проболтался о его хобби.
— А тебе, мастер мяча, что делать среди нас? — сказал командир. — Давай к своим.
На смуглом худощавом лице лейтенанта, оказавшегося в центре внимания, нельзя было заметить обычного в таких случаях смущения. Он держался непринужденно: высокий, темноволосый, со спортивной фигурой.