Под крылом земля
Шрифт:
— С тех пор как закончилась война, летчики нашей части несут службу без аварий. Командование надеется, что вы, наша смена, не поломаете установившейся традиции и будете достойны славы старших товарищей.
Мы тогда шумно, как могут только бесконечно уверенные в себе молодые люди, зааплодировали. Теперь эти аплодисменты я не мог вспомнить без горечи. Они отдавались в ушах пощечинами.
«В чем дело? Почему произошла поломка?» — думал я с тайной надеждой на свою невиновность. Несколько раз я забывался,
В перевязочную вбежал хирург.
Людмила! Я узнал ее походку, быструю, как у всех, кто ходит маленькими шажками. Наконец-то мы встретились! Вот уж не бывать бы счастью, да несчастье помогло.
Вбежав, Людмила остановилась, точно наткнулась на невидимый барьер.
— Это вы?! — растерянно проговорила она. Но тотчас же брови ее сошлись к переносице.
— Давайте посмотрим больного, — сказала она сестре, подходя к раковине, чтобы вымыть руки. И дальше разговаривала только с сестрой, но повязку накладывала сама. Я чувствовал, как холодные пальцы осторожно касались моего лба.
Из-под круглой шапочки выбилась волнистая, уже успевшая выгореть на солнце прядка. Сколько трогательного и светлого было связано с этой непокорной прядкой…
Все вышли из перевязочной, будто прочитали мои мысли. Давным-давно мы не были вдвоем. Она так близко от меня, что, кажется, я слышу, как бьется у нее сердце. Мне очень хочется поправить ей волосы… и я протягиваю руку. Но ведь есть другой, кто поправляет ей волосы и даже целует ее. Мне становится трудно дышать, я вдруг вижу, как сдвигаются с места лампа, операционный стол, ползут в сторону переплеты окон и двери.
В нос ударяет запах нашатырного спирта, и я снова чувствую прикосновение прохладных рук.
— Ай-яй-яй. Нельзя так, — говорит Людмила чужим голосом. Вероятно, так успокаивают больных ее старшие товарищи. — Ранка у вас небольшая. Крепитесь.
В комнату входит сестра. Мне дают освобождение от работы и просят через два дня прийти на перевязку. Я слушаю, киваю головой, благодарю, но все это как во сне.
«Надо бы поправить ей волосы», — думаю я, выйдя на улицу, но тут же другие мысли, словно растревоженные осы, больно жалят, напоминая о случившемся. Снова и снова приходят на память слова командира полка. Я чуть не плачу и, наверное, красный как рак, потому что семенящий навстречу старик с веником под мышкой спрашивает меня:
— А что, сынок, народу в баньке много?
Техники нашли, что поломка самолета произошла по вине ОТК завода, не заметившего некоторого отклонения от стандарта в конструкции заднего складывающегося подкоса. Этот подкос — очень важная деталь шасси. Во время стоянки самолета, при рулении, взлете и посадке он не дает складываться амортизационной стойке,
Старший техник Осипов, остававшийся за Одинцова, бледный, растерянный, бегал от самолета к самолету и приказывал механикам:
— Срочно проверьте органы приземления! Немедленно!
Механики с лупами и переносными лампами (в гондоле шасси довольно темно) исследовали каждый сантиметр подкосов.
— И надо же так, — жаловался Осипов каждому, — когда нет Одинцова, я терплю жуткие неприятности. Буду телеграфировать ему. Пусть принимает решение.
— А чего раздумывать? — сказал майор Сливко. — Напиши на завод рекламацию — и делу конец. Мы должны быть уверены в технике, на которой летаем.
Инженер вылетел в полк, как только получил телеграмму. Едва По-2 коснулся колесами земли, как Осипов побежал встречать самолет.
— А почему вы полагаете, что виноват завод? — спросил Одинцов.
Осипов испуганно взглянул на него.
— Кто занимался расследованием аварии? — продолжал тот.
— Я. Лично.
— Где агрегаты шасси?
— В каптерке. Акты к списанию я оформил.
— Ну что же, пойдемте, посмотрим.
Вечером я зашел к инженеру.
— Одинцов в ванне, — сказала Нонна Павловна. — Присаживайтесь. Ну, что у вас нового? Все летаете?
— Летаем, Нонна Павловна, — мне не хотелось говорить о своих неприятностях. — Вот у вас, кажется, большие новости. Рассказали бы.
Я слышал, что Нонну Павловну вовлекли в бригаду по благоустройству быта летчиков-холостяков и приняли в лекторскую группу при Доме офицеров.
Это произошло не без вмешательства Кобадзе. Однажды он обрушился на начальника Дома офицеров.
— Послушай, друг любезный, когда же вы начнете проводить лекции? Все танцами заменяете.
Тот развел руками.
— Лекторы подводят, товарищ капитан.
— И будут подводить, пока не замените приглашенных своими. А они у вас под боком.
— Укажите, товарищ капитан.
— И укажу. — Кобадзе стал загибать пальцы, перечисляя тех, кого можно включить в лекторскую группу. Среди них была названа и Нонна Павловна.
— Кто она такая, товарищ капитан?
— Это абсолютно свободный человек и в высшей степени способный. Определенно!
И вот теперь этот «свободный человек» кивнула на стол, заваленный книгами и нотами.
— Вот видите, готовлюсь.
Она рассказала мне о задуманном цикле лекций по истории музыкального искусства.
— И знаете, во время лекций я обязательно буду музицировать!
Я не перебивал ее, потому что видел — она хотела казаться и мне, и себе совсем иной, чем при нашей последней встрече.