Под крышами Парижа (сборник)

Миллер Генри Валентайн

Это только усугубило его отчаяние.

– Придумайте, придумайте! – молил он. – Должен же быть какой-то способ выбраться отсюда. Неужели вы хотите, чтобы я окончательно сошел с ума?

Единственное, что оставалось, – это дойти по дороге пешком до шоссе и оставить в почтовом ящике записку для почтальона, чтобы тот доставил ее Лайлику. Почта еще работала. Весь день напролет, до самой ночи, дорожная бригада расчищала трассу. Я знал, что Лайлик доберется до нас, если только это будет в человеческих силах. Что касается валунов, заблокировавших нижнюю часть дороги, мне лишь оставалось молиться, чтобы какой-нибудь титан столкнул их на обочину.

Так что я отправился

вниз, послал письмо, подчеркнув, что это вопрос жизни и смерти, и предупредил Морикана, чтобы был наготове. Я попросил Лайлика приехать наутро, в шесть часов или, может, написал я, в пять тридцать. Я полагал, что к этому времени буря поутихнет и какие-то валуны будут убраны.

Той ночью, своей последней ночью у нас, Морикан отказался возвращаться к себе в каморку. Он решил просидеть до утра в кресле. Мы продержали его за столом сколько смогли, потчуя, сколько хватило, едой и питьем, и наконец, уже под утро, пожелали ему спокойной ночи. Комната у нас была только одна, и кровать стояла посередке. Мы забрались под одеяло и попытались заснуть. На столе мерцала крошечная лампа – Морикан же сидел в большом кресле, укутанный в пальто и кашне, в шляпе, надвинутой до бровей. Огонь потух, и, хотя все окна были закрыты, в комнате скоро стало сыро и зябко. Снаружи продолжал свистеть ветер, но мне казалось, что дождь ослабевает.

Естественно, я не мог заснуть. Я лежал затаившись и слушал бормотание нашего гостя. Он то и дело тяжко вздыхал и повторял: «Mon Dieu, mon Dieu! Когда это кончится?» или «Quelle supplice!» [139]

Около пяти утра я вылез из постели, засветил лампы, поставил на плиту кофе и оделся. Было еще темно, но буря утихла. Дул просто нормальный сильный ветер, который прогнал дождь.

Когда я спросил Морикана, как он себя чувствует, он застонал. Такой ночи в его жизни еще не было. С ним кончено. Он надеялся, что у него хватит сил протянуть до госпиталя.

139

Какая мука! (фр.)

Пока мы глотали горячий кофе, он унюхал бекон с яичницей. Это дало ему минутное облегчение.

– J’adore ca [140] , – сказал он, потирая руки.

Затем его вдруг охватила паника. Откуда мы знаем, что Лайлик приедет?

– Он приедет, не бойтесь, – сказал я. – Он сквозь ад пройдет, чтобы спасти вас.

– Qui, c’est un chic type. Un vrai ami [141] .

К этому времени моя жена была уже одета – накрывала на стол, топила плиту, подавала бекон с яичницей.

140

Это я обожаю (фр.).

141

Да, отличный парень. Настоящий друг (фр.).

– Все будет хорошо, – сказала она. – Вот увидите, Лайлик приедет через пару минут. – Она говорила с ним, как с маленьким ребенком. («Не волнуйся, родной, мамочка здесь, ничего с тобой не случится».)

Поддавшись драматическому порыву, я вдруг решил зажечь фонарь и подняться на дорогу над нами, чтобы посигналить Лайлику. Взобравшись на холм, я услышал, как внизу фырчит его автомобиль, возможно, на повороте возле дома Рузвельтов. Я помахал фонарем и в приступе полного восторга заорал во всю глотку. Должно быть, он заметил

фонарь, потому что тут же раздался гудок его клаксона, и несколько мгновений спустя показался его автомобиль, дымя и фырча, как раненый дракон.

– Господи! – крикнул я. – Какое счастье! Ты смог! Потрясающе! – И крепко его обнял.

– Внизу пришлось туговато, – сказал он. – Сам не знаю, как я убрал с дороги те камни. К счастью, у меня был с собой ломик… Как Морикан? Встал уже?

– Встал?! Да он и не ложился. Пойдем, выпьешь чашечку кофе. Ты завтракал?

Он не завтракал. Даже кофе не пил.

Когда мы вошли, в комнате был Морикан, полный радужных надежд. Казалось, он вполне ожил. Он поприветствовал Лайлика, и слезы навернулись ему на глаза.

– C’est la fin [142] , – сказал он. – Как хорошо, что вы приехали! Вы святой человек.

Пора было двигаться в путь.

Морикан встал, пошатнулся, сделал два неверных шага к кровати и рухнул на нее.

– Что с вами? – воскликнул Лайлик. – Вы что, собрались прямо здесь загнуться?

Морикан поднял горестный взгляд.

– Я не могу идти, – сказал он. – Посмотрите! – И он указал на бугорок между ногами.

– Что это? – в один голос крикнули мы.

142

Это конец (фр.).

– Мои яички! – воскликнул он. – Они у меня распухли.

И вправду. Они были как два камня.

– Мы отнесем вас к машине, – сказал Лайлик.

– Я слишком тяжелый, – сказал Морикан.

– Ерунда! – сказал Лайлик.

Морикан оперся на наши плечи, и мы с Лайликом сцепили руки под ним. Он весил целую тонну. Медленно, бережно мы подняли его по ступенькам сада и водрузили в машину. Он стенал, как бык в предсмертной агонии.

– Ничего-ничего. Все пройдет. Просто задержите дыхание, сцепите зубы. Du courage, mon vieux! [143]

143

Смелей, дружище! (фр.)

Пока мы осторожно спускались по извилинам холма, взирая на то, что натворила буря, глаза Морикана раскрывались все шире и шире. Наконец мы добрались до последнего отрезка дороги, довольно крутого спуска. Там угрожающе громоздились огромные валуны. У шоссе я увидел, что же проделал Лайлик. Такое, казалось, было не под силу человеческим рукам.

Заря уже занялась, одновременно прекратился дождь, и мы были в пути. Через каждые несколько ярдов нам приходилось останавливаться и очищать дорогу от выкатившихся обломков. Так продолжалось, пока мы не добрались до надписи, которая гласила: «Осторожно – падают камни! Следующие 46 миль – опасные повороты и камнепад». Но все это было для нас уже позади.

Мысли мои вернулись к вояжу Морикана между линиями фронта. Два чемодана. И Ямвлих. В сравнении с нынешней поездкой, то путешествие казалось нереальным, своего рода ночным кошмаром, привидевшимся ему.

– Как ваши яйца? – спросил я.

Он пощупал их. Вроде лучше, полагал он.

– Отлично, – сказал Лайлик. – Это просто нервозность.

Я едва удержался от смеха. «Нервозность!» Ну и словечко для определения Морикановых мук!

Въехав в Монтерей, мы остановились, чтобы заказать ему чашку кофе. Солнце уже грело вовсю, крыши блестели, жизнь снова возвращалась в свое нормальное русло. Еще несколько миль, объяснили мы ему, и вы будете там. То есть в окружном госпитале в Салинасе.