Под куполом небес
Шрифт:
– К пустой голове руку не прикладывают!.. – Пашка тихо и двусмысленно сопроводил отход восвояси доблестного стража порядка и закона.
Они неторопливо ели, слушали музыку, наслаждались блюдами. Света попивала глоточками подаренное вино. Оно было и впрямь восхитительным.
Вдруг вокруг что-то мгновенно изменилось. Компания на дальних столах затихла, бармен замер. Клиента, что восседал за барной стойкой, словно ветром сдуло. Официанты вытянулись во фрунт. В воздухе повисло напряжение. Словно листвой зашелестело: «Прокопские! Прокопские!..»
В зал вошли шесть человек в длинных пиджаках, чёрных рубашках
– Понятно! Вспомнишь солнце – вот и лучик!.. – пробурчал Пашка, не поднимая головы, озвучив предсказание ясновидящего официанта.
– Что случилось, Пух?
– Да ничего особенного – местная братва пожаловала!
– Какая братва? – Света не сразу сообразила.
– Бандосы…
– Ну, мы же их не трогаем! Они сами по себе, мы тоже…
– Хорошо, если так. Но лучше, как в том еврейском анекдоте: «Не знаю, о чём вы тут говорите, но ехать надо!..» И побыстрее. От того самого греха, о котором предупреждал официант. Помнишь, как там у Грибоедова: «Ах! От господ подалей! У них беды себе на каждый час готовь. Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!..»
Официанты скоропалительно накрывали столы. Там уже подняли рюмки, сдвинули и с видимым смаком-шиком опрокинули в раскрытые рты. «После первой и второй…» Закусили. Огляделись ещё раз…
Пашка жестами подзывал официантов, чтобы расплатиться и уйти. Его заметили. Браток с замашками борца тяжёлой комплекции классического стиля подошёл, наклонился, дыхнул спиртным.
– Чё, брателла, крыльями машешь! Не видишь, люди заняты! Твоя маруха? Потанцуем?
– Я сегодня уже натанцевалась! – Света смело посмотрела в глаза неожиданному кавалеру. – Вон того суженого-ряженого пригласи! – она указала на испуганно выглядывающего персонажа в зауженных брючках и с манерами переспелой девственницы. – Он с радостью! А мне сейчас не до сук!.. – Последнее слово она выделила. Но расслышать в этом слове подвох дано было не каждому. Пашка оторопел от такой смелости своей жены.
– Ты чё, бикса, страх потеряла?
– Вали! Иначе перо в бок получишь! – Пашка привстал, поиграл ножом, которым только что терзал в тарелке мясо. Его не то что воткнуть куда-то было невозможно, он и резать-то не резал. Но тем не менее – шаг был сделан. Выбор тоже…
Тот, кому Пашка угрожал, вдруг заржал как владимирский тяжеловоз. Присел на свободный стул. По пути достал из-за спины ТТ, красноречиво положил его на стол и никак не мог остановиться, зайдясь в приступе смеха. Его компания внимательно смотрела на происходящее.
Пашка стоял со столовым никелированным ножом бледнее бледного, понимая, что сейчас произойдёт. Он наклонил голову, сверля глазами противника. Его визави заходился смехом, явно будучи под «марафетом», но на всякий случай тоже не спускал
Эти отчаянные ребятки девяностых вертели всех и вся, в том числе и себя. Это был повсеместный смертельный аттракцион безудержной смелости, который мог случиться лишь в этой развалившейся, почти неуправляемой гигантской стране. Жили они широко, с размахом. И недолго. Большинство из них время смахнуло со стола жизни, как рачительная хозяйка тряпкой крошки, оставив роскошные памятники на погостах и безымянные могилы в пригородных лесополосах…
Все наивные познания о Кирове у Пашки были связаны с тем, что здесь была родина дымковской игрушки, художников Васнецовых и любимого писателя Александра Грина. По рассказам одного знакомого здесь также была фабрика каких-то невероятных баянов. Отсюда, утверждали знатоки, начинался знаменитый на всю страну Великорецкий крестный ход, в котором участвовали тысячи верующих и о котором мечтал Захарыч. Здесь только что крестили Свету, а благодарные зрители с сияющими лицами ежедневно устраивали им овации, при встрече говорили приятные слова. И вот это радужное представление о древнем Вятском крае столкнулось с реальной действительностью в лице братков, которые сейчас были перед Пашкой и Светой. Карамельные иллюзии развеялись, как утренний туман над Дымковской слободой…
Надо было что-то срочно предпринимать. Помощи ждать было неоткуда. Представители доблестной милиции как-то быстро и незаметно исчезли, словно тени в сумерках. Пашке пришла на ум шальная идея. Он вдруг успокоился и сразу пошёл ва-банк:
– Так бы никогда не поступил Вячеслав Кириллович Иваньков. Жаль, что его здесь нет. Но при встрече я ему расскажу о вашем кировском гостеприимстве!
– Что за фраер твой – Вячеслав Кириллович?
– Думаю, Иванькову это определение не понравилось бы!.. Люди его знают как Ассирийский зять, Кириллыч, Дед, Япончик. Но для нас, цирковых, он всегда был Батя. Мы под его защитой!..
Смех оборвался на полуноте. Пистолет снова спрятался за спину под пиджак. На груди виновато шевельнулась золотая цепочка, навязчиво вылезшая из-под распахнутого ворота. Улыбка стёрлась. На лице отобразилось замешательство, граничащее с паникой. «Чернорубашечник» на полусогнутых отвалил. Подошёл к своим. О чём-то пошептался с главным. Подошёл снова.
– Уважаемые! Просим вас к нашему столу. Очень просим!
– Мы уже уходим.
– Сам Кипиш просит, подойдите!
Пашка неохотно встал, подошёл к столу «Прокопских». Света осталась на месте. Кипиш, как его называла братва, внимательно посмотрел на Пашку.
– Циркач?
– У нас говорят цирковой.
– Неважно. Откуда Японца знаешь?
– Его многие наши знают. Он учился в цирковом училище, был воздушным гимнастом, пока не упал с трапеции. Вячеслав Кириллович сказал, если что, – к нему обращаться.
Пашка пересказал всё, что знал от цирковых стариков, намёками причисляя себя к знакомым Япончика, что было откровенным враньём. Но чего не сделаешь в отчаянные минуты. В данный момент это получалось у него вдохновенно и весьма убедительно. На местного авторитета спокойствие «залётного» произвело впечатление – кто этих циркачей знает! Может, и вправду! Они, в конце концов, такие же «джентельмены удачи». Их бродячая жизнь тоже зависит от Фортуны и её Величества Судьбы…