Под куполом
Шрифт:
В Милле были другие грехи и грешники. Он это знал, потому что наивностью не отличался. Те грешники ругались грязными словами, и танцевали, и прелюбодействовали, и принимали наркотики, для него все это не составляло тайны. И они, несомненно, заслуживали наказания, заслуживали кары. И такое он мог сказать о любом городе, безусловно, но Бог обратил свой гнев именно на этот, на Честерс-Милл.
И однако… и однако… возможно ли, что такая необычная кара вызвана не его
— Господи, я должен знать, что мне делать. Я на распутье. Если Ты велишь, чтобы завтра утром я поднялся на это возвышение и признался во всем, на что уговорил меня сей человек — в грехах, которые лежат на нас двоих, грехах, которые лежат на мне одном, — я это сделаю. Но сие будет означать, что я больше не смогу оставаться священником, и мне не верится, что такой будет воля Твоя в столь критический момент. Если же Ты велишь мне подождать… подождать и посмотреть, что произойдет… подождать и помолиться с моей паствой, чтобы эту кару с нас сняли… я так и поступлю. Твоя воля будет исполнена, Господь. Теперь и всегда.
Он приостановил бичевание (чувствовал, как теплые и успокаивающие струйки текли по голой спине, некоторые из узлов покраснели) и поднял напряженное, влажное от слез лицо к потолочным балкам.
— Потому что эти люди нуждаются во мне, Господь. Ты знаешь, что нуждаются, и теперь больше, чем когда-либо. Поэтому… если Ты велишь мне уйти… пожалуйста, дай мне знак.
Он ждал. И, узрите, Господь заговорил в голове Лестера Коггинса:
«Я дам тебе знак. Иди к Библии своей, как ты делал юношей после этих мерзких снов».
— Сию минуту, — ответил Лестер. — Сию секунду.
Он повесил веревку на шею, и она отпечаталась кровавой подковой на груди и плечах. Поднялся на возвышение. Кровь стекала по впадине позвоночника и марала эластичный пояс шортов.
Он встал к аналою, словно собрался читать проповедь (хотя даже в самом жутком кошмаре не мог представить себе, что проповедует в таком наряде), закрыл Библию, которая лежала открытой, зажмурился.
— Господь, воля Твоя будет исполнена — я прошу во имя Твоего Сына, распятого в позоре и воскресшего в величии.
И сказал Господь:
«Открой Книгу Мою и посмотри, что ты увидишь».
Лестер все исполнил (только постарался не залезть за середину большой книги — чувствовал, что цитата ему понадобится из Ветхого Завета). С закрытыми глазами повел пальцем по странице, потом открыл глаза и наклонился, чтобы посмотреть. Попал на двадцать восьмую главу Второзакония, на двадцать восьмой стих.
«Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца».
«Оцепенение сердца» вроде бы хорошо, но в целом цитата не вдохновляла. И не вносила ясности. Господь заговорил вновь:
«Не останавливайся на этом, Лестер».
Он начал читать двадцать девятый стих.
«И ты будешь
— Да, Господь, да, — прошептал Коггинс и продолжил чтение.
«…как слепой ощупью ходит впотьмах, и не будешь ты иметь успеха в путях твоих, и будут теснить и обижать тебя всякий день, и никто не защитит тебя».
— Меня поразит слепота?! — Рычащий молитвенный голос Лестера чуть поднялся. — Бог, пожалуйста, не делай этого… хотя, если такова Твоя воля…
И в который раз в нем заговорил Господь:
«Лестер, ты забыл голову в кровати, когда встал сегодня утром?»
Его глаза широко раскрылись. Голос Бога, но при том одно из любимых выражений его матери, истинное чудо!
— Нет, Господь, нет.
«Тогда посмотри снова. Что Я тебе показываю?»
— Что-то о безумии. Или о слепоте.
«И что из этих двух представляется тебе более вероятным?»
Лестер перечитал оба стиха. Повторялось только слепота.
— Это… Господь, это Твой знак?
И Господь ответил:
«Да, именно так, но не твоя слепота, ибо теперь глаза твои станут зорче. И высматривать тебе надо слепого, который сошел с ума. Когда увидишь его, ты расскажешь своей пастве, что творил Ренни и о своей роли в этом. Вам обоим придется сказать. Мы еще поговорим об этом, а сейчас, Лестер, иди спать. С тебя капает на пол».
Лестер пошел, но сначала счистил капли крови с паркетного пола за кафедрой. Сделал это, стоя на коленях. Не молился при том, но размышлял над сказанным Господом. Ему заметно полегчало.
Пока он будет вести речь только о грехах, которые могли привести к появлению неведомого барьера между Миллом и внешним миром; но при этом будет искать знак Божий. Сумасшедшего слепого мужчину или женщину. Да, именно так.
6
Бренда Перкинс слушала ХНВ, потому что ее мужу нравились передачи этой радиостанции (раньше нравились), но сама она никогда не переступала порог церкви Святого Искупителя. Бренда признавала только Конго и позаботилась о том, чтобы муж ходил туда вместе с ней.
Раньше ходил. Теперь же Гови предстояло побывать в церкви Конго только один раз, чтобы лежать там, не зная об этом, пока Пайпер Либби будет произносить надгробное слово.
Осознание, абсолютное и бесповоротное, взяло за душу. Впервые с того момента, как ей сообщили ужасную весть, Бренда дала себе волю и разрыдалась. Возможно, потому, что могла себе это позволить. Теперь осталась одна.
В телевизоре президент — выглядевший серьезным и пугающе старым — говорит:
— Мои дорогие американцы, вы хотите знать ответы. И я обязательно сообщу их вам, как только смогу. В этом никакой секретности не будет. Об этих событиях вы узнаете все, что узнаю я. В этом я даю вам торжественное обещание…