Под Луной

Мах Макс

– А в Гражданскую? – Троцкий слушал внимательно, не перебивал. Курил папиросу, поблескивал стеклами очков, изредка подносил к губам стакан в подстаканнике.

– В Гражданскую, ко всему сказанному добавилось понимание уникальности момента, ответственности за судьбу Революции, революционный энтузиазм, наконец…

– Понимаю, – кивнул Троцкий. – Но семь лет на войне, ранения, тяжелая контузия… Вы как себя кстати чувствуете?

– Нормально, как ни странно, – пожал плечами Кравцов. – Врачи говорят, здоров. Но

я, вроде бы, и чувствую себя здоровым.

О головных болях он решил Троцкому не рассказывать. Это уж как бог даст, а козырей против себя он никому предоставлять не станет. Не обязан.

– Значит, вполне восстановили работоспособность?

– Да, вполне, – твердо ответил Макс.

– Я слышал о вас хорошие отзывы в Академии, – Троцкий оставил папиросу дымиться в пепельнице, встал со стула и прошелся по кабинету, заставляя Кравцова следить за собой взглядом, а то и поворотом головы. – Учитесь вы хорошо, знания демонстрируете обширные, а ум – острый…

Троцкий явно цитировал характеристику, данную Кравцову кем-то из преподавателей или руководителей Академии. Снесарев, Тухачевский? Кто-то другой?

– Спасибо, Лев Давыдович, – улыбнулся Макс. – Весьма лестная характеристика, но мне, и в самом деле, нравится учиться.

– Начитанный, знает языки… – Ответил улыбкой Троцкий. – Вступает в дискуссии с преподавателями, демонстрируя широкую военно-историческую эрудицию и способность доказательно отстаивать свою точку зрения. Так?

– Наверное.

– А что в Региступре? Интересная работа?

– Рутина.

– Так уж и рутина? – прищурился Троцкий, возвращаясь к столу. – Чем вы там кстати занимаетесь?

– Я делаю опись трофейных документов на иностранных языках.

– Тем не менее, о вас очень хорошо отзываются и Лонгва, и Зейбот, и Берзин…

– Я рад, что оправдал их доверие.

– Вы давно знаете Михаила Васильевича? – неожиданно спросил Троцкий. Он все время менял тему разговора, но, вероятно, не случайно.

– Я его совсем не знаю, – честно признался Кравцов. – За меня ходатайствовал Якир, которого знаю по совместной работе на Украине еще с восемнадцатого года. А с товарищем Фрунзе виделся и говорил один раз, когда решался вопрос об Академии. Я даже его поездом в Москву прибыл, но за всю дорогу, может быть, двумя словами обменялся.

– А Гусев?

– Гусев меня еще по семнадцатому году знает, и позже на Украине в Гражданскую приходилось встречаться.

– Вы знаете, Макс Давыдович, что товарищ Кайдановская по ряду вопросов примыкает к платформе меньшинства?

– Хотите, попрошу не примыкать? – Кравцову очень не понравился этот "грубый намек" на осведомленность Вождя. И попытка обозначить возможные рычаги воздействия, по душе не пришлась.

– Не обижайтесь, товарищ Кравцов, – сухо заметил

Троцкий, отреагировав, вероятно, на изменение тона кравцовской речи. – В ЦК обсуждается ваша кандидатура в связи с назначением на один весьма важный военный пост…

"Твою мать! Снова Ленин?! Какой пост?"

– … Я просто обязан и как председатель Реввоенсовета, и как член ЦК, понять, подходите ли вы, Макс Давыдович, для этой работы, или нет.

Троцкий взял новую папиросу, закурил, выпустил дым, думая о чем-то своем.

– Я не зря спрашивал вас о том, кем вы себя ощущаете. Вы военный человек, товарищ Кравцов, или, может быть, хотите вернуться к мирной работе?

"Спрашивал? Что-то не припоминаю, но…"

– Вы старый член партии, образованный, энергичный, заслуженный…

"Мы не забудем написать эти слова в некрологе по случаю вашей безвременной кончины. В конце концов, контузия и многочисленные ранения вполне могли свести меня преждевременно в могилу, ведь так?"

– Я к тому, – продолжал между тем Троцкий. – Что вот, например, товарищ Семашко давно ищет себе подходящую кандидатуру на должность первого зама. Наркомат Здравоохранения, чем плохо?

– Ничем, – согласился Макс.

– Или на партийную работу… В Петрограде следует усилить партийное влияние… я думаю о городском комитете, потяните?

– А кто заменит товарища Зиновьева в Петросовете? – прямо спросил Кравцов, полагавший, что если уж Троцкий нашел правильным попытаться "развести его на мелочах", то и он может подыграть, прекрасно понимая, что на самом деле речь идет о чем-то куда более серьезном, чем Питерский горком.

"Похоже, Ильич перешел к решительным действиям," – мысль не лишенная оснований.

– Товарища Зиновьева нам заменить некем, – Троцкий его вопрос не проигнорировал, но ответил сухо, без эмоций. – Есть мнение направить в Петроград Серебрякова в Петросовет, Молотова – на совнарком Северной области… Мы видимо, воссоздадим ее если и не как административную единицу, то, как минимум, в целях экономических и военных… Таким образом остаются горком РКП(б) и Округ.

"То есть, ни партийного, ни советского вождя Северной Коммуны все-таки не будет… Умно, черт возьми!"

– Я бы предпочел Округ, – сказал он вслух.

– То есть, хотите остаться в РККА? – уточнил Троцкий.

– Да, хочу, – ответил прямо Кравцов.

3

– Стреляли издалека, с крыши дома, – Семенов, как обычно, сидел на подоконнике, курил, рассказывал новости. – Питерские чекисты говорят, выстрел невероятный. Стрелок находился почти в пятистах метрах по прямой. Винтовка немецкая… У них там есть пара людей, которые умеют определять такие вещи. "Маузер" – 7.92, девяносто восьмого года, что наводит на мысли…