Под-Московье
Шрифт:
«Это еще кто кого», — хотела сказать она, но решила, что промолчать будет разумней.
— Эх ты, радистка Кэт! — насмешливо сказал он. — Разве что парочки младенцев не хватает для полного сходства.
«О чем это он?» — подумала Кошка, но уточнять не стала. Видно, это была какая-то шутка, понятная лишь ему одному. А Седой порылся в рюкзаке, извлек оттуда темно-синюю кружку с желтой блестящей надписью «Баден-Баден» и тупо уставился на нее, словно забыл, зачем она ему понадобилась.
— Сашка Клещ принес. Эх, знатный был сталкер, а сгинул глупо. И зачем понесло его тогда опять в «РИАНОВОСТИ»? Там ведь и взять-то
Он сделал движение, словно собираясь подняться, но тут кружка выскользнула из его пальцев и со звоном разбилась о каменный пол станции.
Кошка охнула. Седой тупо посмотрел на темно-синие осколки.
— На счастье! — произнес он, но таким голосом, что у нее озноб прошел по спине.
На Кошку он, казалось, больше не обращал внимания, и она тихонько ускользнула, решив поискать Сергея.
Станция жила своей жизнью, Кошка пробиралась мимо нарядно одетых людей, мимо лотков торговцев, где были разложены товары на продажу — чаще всего еда и оружие. Но попадались и одежда, и какой-то вовсе непонятный, но ужасно притягательный хлам, собранный, видно, сталкерами на поверхности: фарфоровая статуэтка с отбитой головой, стеклянный медведь, железная коробочка, уже почти облезшая, но когда-то, видно, очень красивая. Кошка поглазела на разложенные предметы, краем уха слушая чужие разговоры:
— И прикинь — видит он, что идет по туннелю ему навстречу отряд в рубахах из металлических колец, ржавых таких. На головы горшки железные надеты, в руках — топоры на длинных ручках. Думал, все, глюки пошли. А оказалось, мужики просто в одном из старых подземных ходов наткнулись на древнюю захоронку с оружием и доспехами старинными. Ну и решили опробовать. В этих подземельях и до сих пор черта лысого найти можно… — вещал с авторитетным видом пожилой мужик.
Парень лет двадцати на вид взахлеб рассказывал девушке, размахивая потрепанной книжкой:
— А он ей и говорит: «Нечего брагу хлестать, Гертруда». А сознаться-то при всех не может, что отраву в кружку подмешал для сынка ее. «Не пей, — говорит, — а то человеческий вид потеряешь, и что я с тобой, пьяной, делать буду?». Но она не послушала — уж очень ей пить хотелось. Выпила — и мертвая упала. А те двое, которые между собой дрались, в это время друг друга закололи. В общем, всем хана.
Девушка рассеянно улыбалась, явно не вслушиваясь в слова. Видимо, парень ее уже немного утомил своими рассказами.
— Да что ты мне про черных заливаешь?! — кипятился худосочный мужик, размахивая руками. Его собеседник слушал с таким выражением, словно ни одному слову не верил. — Отбили черных уже, говорят. Да и не дошли бы они сюда. Им от ВДНХ сюда переться на хрен не сдалось! Да и руководство обещало… — тут он сконфуженно умолк, истощив, видно, все аргументы, а собеседник презрительно хмыкнул.
Пожилая тетка в цветастом линялом платье, кутаясь в черный шерстяной платок, рассказывала сидевшей рядом худенькой девушке:
— И вот идут они по туннелю, переговариваются, и вдруг показалось ему, что голос у Маши какой-то странный стал. Он обернулся, фонариком посветил — а это и не Маша вовсе, другая сзади идет. Лицо у нее серое, волосы сухие, ломкие, и платье на ней белое, пышное, только все изорванное и грязное. И говорит она ему: «Что ж ты, милый, испугался? Это ведь ты мой красненький замочек нашел? Замочек-сердечко?
Девушка слушала, затаив дыхание. В другое время Кошка бы тоже дослушала, чем история кончилась, но сейчас у нее были дела поважнее.
Сергей сидел в одиночестве в самом конце станции с книжкой в руках. Увидев Кошку, поднял голову. Ей показалось, что он не слишком доволен ее появлением, но она только головой тряхнула: «Я — Кошка. Где хочу, там и гуляю. Не иду, когда зовут, и сама прихожу, когда вздумается».
— Седой хочет в Бауманский альянс идти или на Сокол, — сказала она. — А ты как, пойдешь с нами?
— То есть, они что же — обратно на Красную Линию не вернутся? — удивился Сергей. Кошка подумала: «Может, зря сказала? Может, Седой вообще хотел все от него скрыть, уйти потихоньку вдвоем с Рохлей? А может… — она похолодела. — Ведь Сергей для него теперь тоже — ненужный свидетель…»
А Сергей тем временем о чем-то размышлял. Она ждала.
— Не знаю, надо подумать, — сказал он, наконец. — Я-то надеялся, что мы опять попытаемся попасть в Изумрудный Город. Хотя, честно говоря, предчувствовал что-то в этом роде. Уж больно странным мне казалось — столько времени я просил организовать экспедицию, но согласия сверху не давали, а тут вдруг моментально все решилось. Ясно, что кому-то и зачем-то эта экспедиция очень понадобилась. Но если у них свои планы, то я сам о себе позабочусь. Результат нашей вылазки меня устраивает: хотя до Изумрудного Города не дошли, а все же не впустую сходили, кое-что удалось посмотреть. Но один я, наверное, на поверхность больше не пойду — скорее всего, придется возвращаться на Красную Линию. С другой стороны, если они эмигрировать собираются, меня потом допросами замучают — не поверят, что я их планов не знал. И мои объяснения, что я ученый, и мне это все параллельно, никто даже слушать не станет. У нас же там параноик на параноике сидит, особенно — в КГБ. В общем, тут как следует подумать надо, — и он нахмурился.
— Не говори им, что я тебе рассказала, — на всякий случай попросила Кошка. Сергей почему-то усмехнулся. Она и сама себе удивлялась — зачем лезет в их дела? Пусть бы сами разбирались. Но ей хотелось еще с ним поговорить — он что-то интересное сказал вчера про мутантов. Краем глаза Кошка покосилась на обложку книги, которую он держал в руках — «Неотложная хирургия». Интересно, зачем она ему? Он что, еще и врач? Сергей сидел с таким видом, словно его отвлекли от очень важного занятия, и Кошка смутилась. Но он вдруг спросил:
— А ты что решила? Поведешь их?
Ей сразу стало тепло — значит, ему не все равно. Но она виду не показала, пожала плечами с деланным безразличием:
— Я проводник, они обещали хорошо заплатить, если доведу.
— Жаль, — протянул он, и снова сердце у нее забилось сильнее. Пора бы уже было перестать быть такой дурочкой. Она и думала, что давно стала умнее — до сегодняшнего дня так думала.
— Я хотел тебя расспросить, — сказал он, словно извиняясь, — как ты это обнаружила, что в темноте видишь? Как это на тебя подействовало в детстве?