Под музыку Вивальди

Величанский Александр

«Кахетинское младое…»

Кахетинское младое цвета гор окрестных рыжих кружит головы, как солнце в небесах высоких кружит. Вдохновенно пахнет киндзой, базилик лиловый красит горы снеди – между ними речь журчит потоком горным.

«Выпьем же за дом Зураба!..»

Выпьем же за дом Зураба! — островерхой иль покатой кровля может быть – у КРОВА очертаний не ищи очевидных – не глазами — лишь душою благодарной познаешь его – у крова очертания

души.

«Вчуже край чужой прелестней…»

Вчуже край чужой прелестней, чем он есть на самом деле. Если заживо с землею связан ты – не до пейзажей ежедневных. Не дай, Боже, в отчуждении прозреть нам. Выпьем же за тех, чья ноша — крест пожизненной чужбины.

«Кисть, чья зелень – словно окись…»

Кисть, чья зелень – словно окись, эта гроздь вина литая, вся в пыльце мне вдруг напомнит мною виденную в хати [22] гроздь зеленых колокольцев, что когда-то украшали перерезанные горла в жертву съеденных баранов.

22

Хати – святилище, молельня у хевсуров и пшавов.

«Описать размером древним…»

Описать размером древним плясовым и хороводным вкруг ствола корней круженье — круг сезонов, круг забот деревенских и особо — душ поруку круговую и, как хоровод созвездий, крови яркий хоровод.

«Всяк народ – урок другому…»

Всяк народ – урок другому, всяк народ – укор другому, всяк народ – гора, с которой лучше видно гребни гор, что бушуют по соседству неподвижно, безоглядно, и породе их невнятен ни урок и ни укор.

«Будь же, речь моя, прощаньем…»

Будь же, речь моя, прощаньем, горечью и облегченьем: слова маленькая капля падает – как камень с плеч. Многоточье точек зренья — звезд беспечных многоточье — так молчанье обрывает переполненную речь.

«Нет, не женщины, а звезды…»

Нет, не женщины, а звезды породили нас. С родимой пядью праха у любого есть космическая связь: если ты рожден в Алмати, солнце ходит над Алмати, месяц ходит над Алмати, звезды кружат отродясь.

«Звездочеты-книгочеи…»

Звездочеты-книгочеи говорят, что в миг зачатья сочетаются не люди — всех созвездий полумгла. Стало быть в твоих объятьях — вся вселенная – не тело женское. Так выпьем, братья, за небесные тела.

«Хоть в своем огромном небе…»

Хоть в своем огромном небе гор хребет не коронован, и никто не княжит ниже над долиною вина, но пейзаж настолько пышен, обрамленный вышиною гор, что без гипербол ясно: это – царская страна.

«Труден сельский труд, как всякий…»

Труден сельский труд, как всякий труд родной на свете труден — заскорузли

твои руки, голова твоя седа — но коль внятен, словно воздух, труд, бессмыслицы лишенный, то граничит труд с отрадой, как с долиной гор гряда.

«Или полдень средь Алмати…»

Или полдень средь Алмати на ногах стоит нетвердо? Небеса ль не увлажняет звезд красивая роса? Иль от ртвели и до ртвели [23] обмелели наши чаши? Или мужеству невнятна дев кровавая краса?

23

Ртвели – время сбора винограда.

«Тяжела и камениста…»

Тяжела и камениста кладка стен в Алмати тесном: камень к камню тяготеет, камень к камню дико льнет — дай нам, Боже, жить, как должно, умереть, как подобает, превратившись сокровенно в край родной, в родной народ.

«В городе, где под асфальтом…»

В городе, где под асфальтом не видать родного праха, зарастает родовое древо дикою корой, но почтительны в деревне к старикам, почти как к мертвым, ибо без почтенья к предкам мертв народ полуживой.

«Песнь грузинская: прекрасен…»

Песнь грузинская: прекрасен лад ее многоголосья. Если бы могли поладить люди, слившись, как мотив. Добрых вин букет грузинский: если бы могли и люди сделаться добрей, прозрачней, как вино, перебродив.

«Красота, как пропасть, та, что…»

Красота, как пропасть, та, что вечностью голубоватой полнится, и небу трудно различить ее черты: смесь кромешного паденья с самым горним порываньем — красота и есть условность безусловной красоты.

«Грузии издревней слава!..»

Грузии издревней слава! Алазанским долам слава! Славному Алмати слава! — здесь в краю души нагой славны мужи, славны девы, коньяки и вина славны, но всего славнее слава — слава славе дорогой!

«Все сказал я, как казалось…»

Все сказал я, как казалось глаз, души ли Зазеркалью, не кривя сознаньем зыбким ради слов. Алаверды к гулким сводам Алаверди и к горам окрестным гулким, к квеври гулкому, в котором бродят речи тамады.

«Строгий переписчик Торы…»

(Строгий переписчик Торы на пергаменте, что сразу станет древним, завершая труд свой, вправе оставлять мал пробел для двух ли, трех ли слов – пусть впишет их заказчик, приобщась собственноручно тебе, Божья благодать).

ВПЛОТЬ

1984–1989

Светлой памяти В. Кормера

«Самые стихии изменились, как

в арфе звуки изменяют свой характер,

всегда оставаясь теми же звуками»

Премудрости Соломона 19, 17

Веруем мы без веры, за гранью вер.