Под нами Берлин
Шрифт:
А на фоне сияющих в последних лучах солнца снежных вершин Карпат я хорошо вижу, как «фоккеры» со снижением уходят от нас. А что, если лететь за ними до аэродрома и там на посадке ударить по ним? Горючего у нас хватит. Нет, это говорит бессилие, а не разум. На землю уже ложится ночь, и за Карпатами на посадке мы ничего не сделаем противнику: у нас нет бомб. А потом еще предстоит длинный путь до дома, до незнакомого для нас Зубова.
А на земле уже все: и война, и переправа, шоссейная дорога и железная, идущая от Черновиц
Гудит ночное небо
Теплая весенняя ночь. Сияют звезды. Низко опустился рожок молодого месяца. Усталые и изрядно проголодавшиеся летчики медленно собираются у строящейся землянки. Это единственное здесь укрытие и то еще не готово. Кто-то с иронией спрашивает у строителей, накатывающих для потолка настил из бревен:
— Через недельку, наверное, сдадите в эксплуатацию это произведение архитектуры военного века?
— Вы что, не видите? Осталось уложить пяток кругляшей, засыпать землей — вот вам и КП! На два часа работы.
— Темно, сразу не разглядишь. А спать где будем?
— Этого мы не знаем.
— Сначала надо поужинать, потом уж спать. Во всем должна быть последовательность, — раздается в темноте голос заместителя командира полка по политической части Клюева, прибывшего сюда раньше летчиков. — Сейчас должна быть машина, и поедем в село. Там столовая, и там будем ночевать.
Неприветливо встречает нас новый аэродром. Батальон обслуживания еще на колесах, в пути. Сюда прибыли от него только продовольственники и квартирьеры. И в том виноваты не тыловые работники. Мы должны были перелететь через день, но события заставили нас быть здесь сегодня, чтобы завтра с рассвета начать боевую работу.
— А как с бензином? — интересуется Лазарев. — Баки у многих машин почти сухие, а кругом противник.
— Не беспокойтесь, — говорит Клюев. — Ночью и горючее, и боеприпасы — все завезут. Только летайте, А сейчас придет машина — и на ужин! — Александр-Иванович, привлекая внимание, сделал паузу и громка пояснил: — И не простой ужин, а особенный. Пришли приказы Верховного Главнокомандующего о присвоении нашему полку двух собственных наименований — «Шуйский» и «Кременецкий». Это нужно отметить торжественно.
Присвоение собственного наименования — очень радостное и важное событие в жизни части. Настроение разом поднялось. Посыпались одобрительные возгласы.
— Значит, мы теперь и «Киевские» — дивизия-то наша «Киевская» — и «Шумско-Кременецкие»?..
Слух уловил откуда-то из неба отдаленный гул моторов; Все настороженно прислушались. Гул приближался с северной половины неба, нарастал, и, когда послышался над головами, Лазарев предположил:
— Наверное, наша дальняя авиация полетела за Карпаты или
— Наверное, — поддержал Коваленко.
Минуты через две шум моторов заполнил всю ночь. Серпик месяца скрылся в мутном горизонте. Темнота еще больше сгустились. Как мы ни всматривались в высь — ничего не заметили. На душе было беспокойно, тревожно.
— Странно, — заметил командир полка. — Если наши бомбардировщики, то почему полк не поставлен в известность, что они будут проходить над аэродромом?
— Связь здесь пока еще ни с кем не установлена, — уточнил начальник штаба майор Матвеев. — Обещают к утру.
Ночь разрывают мощные фары машины, появившейся на дороге из села Зубова. Луч света заскользил по летному полю и, наскочив на крайний самолет, поплыл по стоянке. Дойдя до нас, остановился. Все предупредительно замахали руками шоферу и закричали, чтобы, он выключил фары. Как знать, а вдруг на свет с неба посыплются бомбы?
Фары погасли, а ночь по-прежнему тревожно гудела.
— А не фашисты ли подбрасывают боеприпасы и продовольствие к окруженной группировке в Каменец-Подольске? — тихо, чтобы не мешать слушать небо, проговорил начальник оперативного отдела полка капитан Плясун.
— Не должно, они бы пошли с запада, а это идут с северной половины неба. Скорее всего наши, — заключил Василяка. — Теперь ночью у нас летают всякие типы машин — начиная с учебного У-2 и кончая четырехмоторным бомбардировщиком ПЕ-8.
За нами подъехала грузовая машина. Летчики, прислушиваясь к тревожному небу, забирались в кузов. К подполковнику Василяке, уже севшему в кабину, подошел инженер полка Черноиванов:
— Горючего на аэродроме еще нет. Можно ли техникам, пока нет бензозаправщиков, съездить поужинать?
А незнакомый гул самолетов над нашими головами все плыл и плыл. Василяка, прежде чем ответить инженеру, подумал, потом спросил:
— А не известно, скоро ли прибудет горючее?
— Говорят, вот-вот должно подойти.
— Тогда ужин и отдых организуйте в две смены. Сделайте так, чтобы у каждого самолета постоянно находился техник или же моторист. К рассвету все машины должны быть в полной готовности.
— Так людей не хватит: второй наземный эшелон технического состава еще не прибыл.
— Почему? — удивился Василяка.
— В Тарнополе-то еще немцы. Город нужно объезжать, а все проселочные дороги раскисли. Вот и задержались. Но, говорят, он уже ца подходе к Трембовле. Скоро должен прибыть.
— Тогда ужин нужно привезти к самолетам, а то не успеете подготовить машины. До утра осталось уже недолго. Да, вот еще… — Василяка на несколько секунд прислушался к гудению неба, поднял руку: — Слышишь?
— Слышу.
— Это, может быть, и не наши. Смотрите, чтобы на аэродроме никто даже и спичкой чиркнуть не посмел. Оружие пробовать тоже запретить.