Под небом Испании

Родимцев Александр Ильич

Во второй половине дня мы с Листером отправились в кавалерийский эскадрон. Он располагался в Ла-Мантанья, в старых мадридских казармах.

Встретил нас веселый паренек лет двадцати, с пробивающимся пушком вместо усов.

– Командир эскадрона лейтенант Триго, – представился он.

– Здорово, друг, – тепло поздоровался с ним Листер. Шагах в двух за лейтенантом по стойке «смирно» замер лысеющий, пожилой капитан. Подтянутый, щеголеватый, он, казалось, любовался своей выправкой, ладно сшитым френчем, брюками-галифе цвета хаки, сапогами, начищенными до блеска, и позванивающими испанскими шпорами с большими зубцеватыми репейками. Модная, сильно выгнутая посредине шашка, конец рукоятки и ножны которой были покрыты

серебром, так же как и кавалерийская плетка, должны были убедить, что перед вами настоящий наездник.

– Капитан Савченко, – щелкнул он шпорами. Листер предложил мне остаться здесь на два дня, а сам этим же вечером уехал в бригаду. Марио, мой переводчик, встретил в эскадроне земляка, и они уединились, вспоминая о любимой Италии, родных и знакомых. А когда кто-то попросил их разговаривать потише, они ушли на ближайшую лужайку.

Едва я зажег свет в отведенной мне комнате, собираясь прилечь, в дверь постучали. На пороге стоял Савченко.

– Буэнас тардес, – произнес он с акцентом. – А лучше по-русски: «Добрый вечер». Я сразу понял, что вы из России.

– Да, я русский, – отпираться было бесполезно.

– Земляки, – опустился на стул поздний гость. – Забежал на огонек, хочется узнать о матушке России, как она там. Ведь вы недавно оттуда?

– Да нет, давненько уже, – соврал я.

– Значит, такой же, как и я, белоэмигрант?

– Да как вам сказать, – уж больно не хотелось мне величать себя белоэмигрантом, – бабушка подростком увезла в Лондон…

– А я в Париже скитался. Вышибли нас большевики ко всем чертям, с тех пор без Родины, – застарелая злость чувствовалась в его словах.

Мне неприятно стало разговаривать с ним, но я заставил себя слушать. Хотелось выяснить, зачем он здесь появился. И Андрей, он просил себя называть так, почувствовав мою настороженность, попытался сгладить впечатление.

– Конечно, тогда я еще был молод и многого не понимал. Теперь прозрел. Как мы были неправы.

Он стал рассказывать о себе:

– Мы прибыли в Париж с пустыми руками, неприспособленные к гражданской жизни, не имея профессии. Кое-кто из дальновидных высших офицеров сумел припрятать золото, драгоценности. Первое время они могли не волноваться. А таким, как я, пришлось задуматься о завтрашнем дне.

В Париже нас собрали и известили, что французское правительство любезно предоставило нам политическое убежище. Зачитали лишь одно условие. В Париже разрешалось жить тем, кто не позже, как через два месяца, найдет работу. Наивные задавали вопросы: «А как быть тому, кто останется без работы? Кто отпустит средства на существование». – «Таких не должно быть, – последовал ответ. – Никаких средств выделяться не будет».

С тем и разошлись.

Когда я прожил все свои вещи, знакомые сосватали меня одной вдове. Конечно, я не питал к ней никаких чувств, но голод – не тетка, и я согласился стать ее мужем. Вдова имела небольшой домик, кое-какие связи, они-то и помогли мне стать шофером такси. Многие бывшие офицеры влачили в Париже жалкое существование. Правда, почти все они были у дел и даже на второй год получили «повышения», но какие! Стали ночными сторожами универсальных магазинов и увеселительных заведений, вышибалами в ресторанах, дворниками, швейцарами. Место шофера такси считалось просто роскошью. Шли годы, старели безусые графы, а новая Россия становилась все сильнее и сильнее, о возврате к старому не могло быть и речи.

Все это время я сильно скучал по родине, по раздольным оренбургским степям. – Андрей сильно затянулся сигаретой.

Немного помолчал, закрыл глаза и, потирая лоб, что-то вспоминал.

– Ведь я уроженец небольшой деревушки под Уральском. Отец, разорившийся помещик, плохо жил с матерью. В имении матери вечно происходили ссоры, взаимные упреки сыпались как из рога изобилия, и бабушка, чтобы я этого не слышал, увезла меня

к себе в Оренбург. Потом, когда подрос, отправили меня учиться в кадетский корпус. Перед войной получил чин младшего офицера-кавалериста. Попал на фронт. Сражался… за царя, за отечество… И вот остался один-одинешенек на всем белом свете. Без царя, без отечества, без родных. Мать и отец умерли. Бабушка, что воспитывала меня, и того раньше. Все эти годы я много передумал, пережил и понял, что без России не могу жить. Мое прошлое – заблуждение юности. Вот приехал сюда добиться права вернуться домой. А ты как?

– А разрешат? – уклонился я от ответа.

Если верить моему новому знакомому, то мы и впрямь земляки.

Мне захотелось проверить его. Стал расспрашивать об обычаях уральского казачества, о природе. Он отвечал с охотой, толково и правильно. Сомневаться в том, что он жил там, не приходилось. Подозрения мои, возникшие в первые минуты знакомства, начали проходить. Мы поговорили еще с полчасика и распрощались.

– До завтра? – Савченко уходил довольный.

– Утром в штабе.

Наутро я встал рано, позавтракал на скорую руку и сразу же отправился в штаб. Попросил, чтоб принесли расписание занятий. Как только я увидел расписание, составленное Андреем Савченко, подозрения, уже было пропавшие, возникли с новой силой. Расписание боевой подготовки эскадрона говорило о том, что над ним работал человек, мало понимающий в кавалерийском искусстве. Занятиям конному делу отводилось всего часа полтора в день, да и то кое-где были «окна». Остальное время – солдатские собрания, строевая подготовка, изучение уставов старой армии. Здесь было все, что не нужно изучать в военное время.

Я был почти уверен, что Андрей Савченко не тот человек, за которого себя выдает. Прямых улик еще не было, и я, не желая себя раскрывать, решил последить за «казачьим офицером».

По расписанию проводились строевые занятия на плацу. Я подошел, когда все собрались, и со стороны стал наблюдать.

Андрей на занятиях показал себя неплохо. Он четко, точно по уставу демонстрировал различные элементы строевой подготовки. Чувствовалось, что за этим лежат годы тренировок, видимо, где-то он проходил специальный курс обучения по строевой и физической подготовке. И скорее всего не в России. Делал он все четко, но не так, как предусматривал даже старый русский устав. Не верилось, что перед вами человек, который за последние шестнадцать лет только и занимался вождением такси.

Наконец настал час конных занятий – рубка лозы. Была построена колонна всадников. Командир скомандовал эскадрону вынуть из ножен клинки и приготовиться к рубке.

– Что же они станут рубить? – спросил я подошедшего Андрея.

– Воздух, – ответил он.

Так и случилось. Всадники один за другим выезжали из строя и старательно полосовали воздух. Настоящих станков и лозы не оказалось. Посмотрел я на занятия, и злость на Савченко захлестнула меня. Не сегодня-завтра им идти в бой, а он то ли от неумения, то: ли умышленно не учит бойцов настоящей рубке. Чтобы убедиться до конца в своих подозрениях, я попросил лейтенанта Триго организовать рубку лозы и вольтижировку на коне для всех офицеров. Триго согласился.

Когда все приготовили, я зашел за Андреем.

– Пойдем, посмотрим, – позвал я его, надеясь, что мне удастся заставить его показать свое мастерство.

– Инспекторская проверка? – улыбнулся он.

– Да нет, надо кости поразмять.

– Не могу отказаться, если начальство приказывает, – хитро прищурился Савченко. – А то, может быть, в город махнем? Знакомые у меня есть, такие же, как и мы, из бывших.

– Успеем еще – время есть. А сейчас пошли на плац.

Мы пришли, когда командир эскадрона построил офицеров. На плацу установили станки, подготовили лозу. По моей просьбе ее выбирали потолще и посуше, такую, какая под силу лишь опытному рубаке.