Под ножом
Шрифт:
В полном безмолвии, с устойчивой быстротой солнечная система отделилась от меня, как одежда, и солнце стало такой же звездой среди огромного количества звезд с водоворотом планетных пятен, затерявшихся в смешанном блеске отдаленного света. Я уже не был обитателем Солнечной системы: я достиг внешнего мира. Еще поспешнее звезды сомкнулись на том месте, где Скорпион и Вега исчезли в блестящем тумане. Эта часть неба походила на вертящуюся массу туманных пятен и передо мной разверзались огромные пасти черной пустоты. Казалось,
Звезды разгорались все ярче и ярче. По мере моего приближения к ним, они становились похожими на призраки, поблескивали и исчезали в небытие. Блеклые кометы, группы метеоритов, мерцающие осколки материи, точки, струящийся свет, проносились мимо меня на расстоянии сотен миллионов миль. Некоторые мчались с невообразимой быстротой, стремительные созвездия, вспышки пламени в этой черной огромной ночи. Больше всего это походило на световой луч, усеянный мелкой пылью. Шире, могучее и глубже разрасталось беззвездное пространство, пустое потустороннее, куда меня влекло. Наконец, четверть небес была уже черной и пустой и весь головокружительный поток звездного мира сомкнулся позади меня, как световая дымка. Мир этот удалялся от меня, как чудовищный фонарь, раскачиваемый ветром. Я достиг пустынного пространства. Пустая чернота ширилась, пока, наконец, звездная рать казалась уже огненными пятнами, устремляющимися от меня, непостижимо далекими. Темнота, великое «ничто» и пустота окружали меня со всех сторон. Вскоре маленький мир материи, в котором я начал существовать, превратился в вертящийся диск ослепительного сияния. Еще немного, и он сморщится, сожмется в точку и, наконец, исчезнет!
Внезапно ко мне вернулось чувство — чувство в форме нахлынувшего ужаса. Я боялся этих темных пустот, и страх мой невозможно было бы выразить словами. Страстная тоска по сочувствию и жажда общества! Были ли здесь вокруг меня другие невидимые души, как я невидим ими в черноте? Неужели я действительно один, такой одинокий, каким я себя чувствовал? Перешел ли я от бытия в нечто, называемое небытием? Оболочка тела, оболочка материи сорвана с меня вместе с чувством общительности и безопасности. Все было черно и безмолвно! Я перестал быть! Я превратился в «ничто»! Больше нет ничего, кроме этой нескончаемой световой точки, маячащей в пропасти. Я напряг все силы, чтобы услышать и увидеть, и не увидел и не услышал ничего, кроме нескончаемого безмолвия и невыносимой темноты, ужаса и отчаяния!
Затем я заметил, что вокруг светового пятнышка, в которое сомкнулся весь мир, появилось слабое сияние. С обеих сторон полоски указывали на то, что мрак не абсолютен. Мне казалось, что я долгие годы наблюдаю за ним и после длительного ожидания туман
Форма облаков была странной. Казалось, они петлеобразно спускаются вниз, превращаясь в четыре выступающие массы и сверху заканчиваются прямой линией. Что это — привидения? Я был уверен, что видел уже раньше эту фигуру, но я не мог вспомнить, где и когда. Вдруг на меня нахлынула истина. Это была сжатая рука. Я один в пространстве, один с этой огромной, похожей на тень рукой, на которой лежит вся вселенная, как ничтожная пылинка. Казалось, будто я наблюдаю за ней долгие, долгие периоды времени. На указательном пальце блестело кольцо; вселенная, с которой я пришел, была лишь световым пятнышком на изгибе этого кольца. Предмет, который сжимала эта рука, походил на черный стержень. Я не отрывал взора от кольца и стержня, пораженный, боящийся, охваченный беспомощным ожиданием того, что могло случиться. Казалось, ничего не могло уже за этим последовать, и я буду бесконечно смотреть и видеть только эту руку, видеть предмет, который она держит и не понимать ее истинного значения. Темная пропасть, окружающая руку, наполнилась неосязаемыми движущимися формами.
Внезапно раздался звук, напоминающий звук колокола: слабый, будто бесконечно далекий, заглушенный, точно проходящий сквозь толстые ряды темноты, — глубокий вибрирующий резонанс с огромными промежутками тишины между каждым ударом. И рука, казалось, крепче сжала стержень. Я увидел далеко над ней, в темноте, слабый фосфоресцирующий круг, прозрачную сферу, из которой рвались эти звуки. С последним ударом исчезла рука, так как наступил долгожданный час, и я услышал шум стремящихся вод. Но черный стержень повис в небе широкой полосой. Потом прозвучал голос, который покрыл все пространство и произнес: «боли больше не будет».
Меня охватила радость, нахлынуло счастье, я увидел блестящий и яркий, черный сверкающий стержень и много других, отчетливо вырисовывающихся передо мной, предметов. Круг был циферблатом часов, а стержень — металлическая спинка моей кровати. Гаддон стоял в ногах, опершись о спинку кровати с маленькой парой ножниц, закрепленных кольцом за палец. Стрелки моих часов, выглядывающих из-за его плеча, на камине соединились вместе на цифре двенадцать! Мобрей промывал что-то в маленьком тазике на восьмиугольном столе, а у меня в боку было странное чувство, которое никак нельзя было назвать болью. Операция не убила меня! Я неожиданно постиг, что ощущение мрачной полугодовой тяжести испарилось из моей головы.
1896