Под Одним Солнцем
Шрифт:
Клевинджер недоуменно посмотрел на меня. Он не привык, чтобы люди в его присутствии хихикали.
— Простите, мистер Клевинджер, — я не мог отказать себе в маленьком удовольствии, — я просто вспомнил, что уже однажды вы угощали меня тонисоком…
Теперь пришла очередь Клевинджера хихикнуть.
— Ну, мы уже с вами объяснялись по этому поводу. Маленькая неприятность…
Месяц кошмаров сурдокамеры, добрый доктор Грей-сон, ходячие запасные части Новы, Первый корпус, безумные глаза Изабеллы Джервоне, потерянный Алгоритм — действительно маленькая неприятность.
Клевинджер вопросительно
— Оскар, мы бы хотели поговорить с мистером Дики, — сказал Клевинджер.
Оскар непонимающе посмотрел на меня. У меня вспотел лоб. Отцы-программисты, откуда же ему знать, что нужно выйти?
— Выйди на пару минут из комнаты, — сказал я. — Прогресс огромный, — важно кивнул я и погладил себя по воображаемой профессорской бородке, — но месяц — другой ему еще нужно избегать эмоциональных стрессов. Доктор Грейсон, наверное, уже объяснил вам…
— Да, да. Неожиданные осложнения. Я, признаться, ожидал худшего. Выглядит Оскар просто великолепно. Как, по-вашему, когда он сможет увидеться с матерью и сестрой? Моя жена как раз сейчас гостит у дочери в Элмсвиле…
— Трудно сказать, может быть, через месяц или даже раньше.
— Вы уверены, что Оскару лучше пока побыть с вами?
— Думаю, что да. Так же считает и доктор Грейсон.
— Ну прекрасно. Вот чек, который я вам приготовил, мистер Дики. Не стесняйте себя в расходах…
Мне показалось, что Клевинджер даже облегченно вздохнул, когда я выразительно посмотрел на часы. Скорее Генри Клевинджер похож на лжеотца, чем Оскар на лжесына. А может быть, я просто идеализирую отношения миллионера с сыном? Прочел же я в листках, переданных мне Грейсоном, что особой привязанностью друг к другу они не отличались.
Телеразбойников за оградой больше не было. Нашли, наверное, другую жертву. Мы уселись в машину, и я незаметно пожал Оскару руку:
— Молодчина, дорогой! Все было хорошо.
— Если я знаю, что говорить, мне не трудно обманывать, — горделиво ответил Оскар.
Осталось научить его, что говорить, и он созреет для нашего мира.
Впереди, на шоссе, промчалось длинное красное чудовище «Филипп Чейз. Перевозка мебели». Почему вдруг сердце пропустило такт и испуганно сжалось? Неужели я должен обмирать от того, что Филипп Чейз перевозит людям мебель? Чистая случайность, но ведь действительно в нашем мире безопаснее всегда чувствовать себя мишенью. Может быть, красное чудовище промелькнуло только что на шоссе, подчиняясь законам теории вероятности. Может быть. Ну, а если в эти законы вмешивается чья-то воля? Тогда даже и невероятное вполне может стать вероятным.
Площадка отдыха. В кабине пискнет зуммер рация. «Едут!» — пропищит возбужденный голос. Водитель проглотит слюну и включит двигатель. А вон и зеленый «шевордик» появляется из-за поворота. Фургон начинает выезжать на шоссе. Водитель «шеворда» на всякий случай сигналит. Конечно, водитель фургона видит его и пропустит, прежде чем выехать на шоссе. Это сделал бы даже начинающий автомобилист, а тяжелые турбинные грузовики водят только профессионалы.
Человек Филиппа Чейза глубоко затягивается и увеличивает обороты. Мощная турбина тонко подвывает. Пора. Педаль акселератора в пол. Фургон выпрыгивает на серую
У самого выезда на шоссе я остановился. Чего только не приходит в голову мишени, пока она ждет своей очереди! На то она, впрочем, и мишень. Я решительно развернулся, и через несколько минут мы вернулись к Генри Клевинджеру. Что делать, если машина барахлит, а ехать все-таки семьдесят пять миль? Не будет ли он так любезен, чтобы вызвать нам аэротакси?
Пилот такси ворчал всю дорогу. Движение — сплошной час «пик». Аварии — каждый день. Машины старые.
Перед самым городом я решил приготовить деньги и полез во внутренний карман куртки. Отцы-программисты, как я мог забыть о магнитной пленке и фото? Если и есть хоть какой-то шанс обезопасить себя от чрезмерного интереса людей Грейсона, он связан именно с этими вещественными доказательствами. Я попросил пилота ссадить нас на крыше здания телекомпании «Око» и спустя десять минут сидел в комнате Николаса Дани. Николас-типичный телеразбойник с моральными устоями тигровой акулы. Если бы он мог заснять распятие Христа, он бы наверняка протолкался к самому кресту и попросил бы легионеров:
«Джентльмены, не могли бы вы прибить его еще раз. Мне бы хотелось сделать еще один крупный план. А вас, дорогой, — повернулся бы он к сыну человеческому, — я бы попросил получше войти в роль. Больше драмы, больше мимики — вас же все-таки распинают…»
И тем не менее у нас с ним добрые отношения. Может быть, потому, что я никогда не пытался устроить себе рекламу с помощью телекамер «Ока».
— Николас, — спросил я его, — ты по самой своей конституции способен высидеть десять минут спокойно и не перебивать меня?
— Тишина! — крикнул Николас сам себе. — Мотор!
Он действительно ни разу не прервал меня, пока я рассказывал ему о Нове…
— Можешь на меня положиться, Дин, — торжественно сказал он, когда я замолчал, — я тебя не оставлю. Сколько бы ты ни просидел в сумасшедшем доме, каждое рождество я буду навещать тебя.
— Спасибо, Ники, я всегда знал, что у меня есть настоящий друг.
Я выудил из кармана прямоугольную магнитофонную кассетку и положил ее на стол.
— Это еще не все.
Подкладка куртки никак не хотела отрываться, но наконец я вытащил измятые фотокарточки.
— И это еще не все. Два с половиной месяца тому назад Оскар Клевинджер, сын Генри Клевинджера, попал в катастрофу на монорельсе. У него была безнадежно раздроблена нога и исковеркана рука…
Я подошел к двери и позвал:
— Оскар, иди сюда, сынок.
Оскар вошел в кабинет Николаса и пробормотал:
— Добрый день.
— Оскар, это мистер Николас Дани. Ники, это Оскар Клевинджер. Сынок, если тебе не трудно, сними брюки и рубашку.