Под Одним Солнцем
Шрифт:
Старичок торкнулся в трюмную дверь — она не поддалась.
— Туда нельзя. Радиация, — сказал Шан.
Старичок, удивленный его наглостью, обернулся и затрясся в беззвучном дробном смехе, держась за сердце.
— Что… ох! Что ты сказал? Ох, Великий Кормчий, уморил… Тот мой знакомец Шан, на которого ты похож… ох! Тоже был большой остряк, пока трепыхался. Радиация! Ох, сорванцы, сорванцы-ремонтнички…
— Я тоже знал одного суб-майора, Гороном звали. Умнейший был человек, догадливый — прямо
— Как! Я? — Старичок как-то непонятно быстро очутился рядом с Шаном.
— Да нет, вы непохожи вроде… Тот догадливый был.
— Высокий, — проворковал старичок, заглядывая снизу в глаза Шану.
Грустный бульдог, стороживший атамана, перекинул карабин в левую руку и зубами подтянул правую перчатку. На сгибе пальцев и ребре ладони выгнулись свинцовые блямбы — вензеля с крылом и буквами «ПГ». «Дешево и рационально, — мелькнуло у Шанина. — Кровоподтеки от ударов выходят как печати. Сразу видно, что били от имени государства, по закону».
— Когда обращаешься к полицейскому гвардейцу, надо говорить «высокий», — терпеливо повторил старичок.
— Простите, высокий, больше не повторится… Воспоминания!
Старичок моргнул, и Шан влип в переборку — на этот раз с рассеченным до кости подбородком.
— Чем же пахнет навар с варенья? — наклонился над ним с ласковой улыбкой старичок.
— Словом Кормчего. — Шан слизнул с губы кровь. — С Гороном поделился бы рецептиком… Он бы меня на руках носил… Умел снимать пенки Горон, не в пример одному старому бодливому козлу.
Грустный бульдог поднял правую руку, но старичок остановил его.
— А ты и со мной поделишься. Битое мясо мягче.
— Мясо — да, а колокол, как ни бей, ничего, кроме звона, не выбьешь.
Старичок перестал улыбаться и с минуту буравил Шана глазками-шурупчиками.
— Вставай. Говори.
— Душно здесь. Горло пересохло! У меня в трюме пиво холодное… Да только на двоих осталось.
— Я тоже до холодного пива охотник. Пошли, ремонтничек. Только если пиво с пригарью — не обессудь. Я обидчивый.
Хрястнула под плечом Шана трюмная дверь, мяукнула басом, как рысь в капкане.
— Ну и холодина тут у тебя, дружок. Наверное, весь чернучек подмерз, а? За такой товар и сотни серебряных не дадут. А в отопительных баках — сикер?
— Ну, не молоко же! — нагло скривил Шан опухшую губу.
— Зейда, — пнул старичок ящик с плохо отскобленной этикеткой, выглядывающий из-под пакетов прессованного чернука. — Протовит в ампулах. Добрый товар, хоть и синтетика. Настоящего протовита давно нет в природе…
— Протовит — пшено. Есть почище да покрупнее.
— Покажи.
— Сначала
— Горон знает дело.
— Так то Горон…
Горон запыхтел, сел на ящики. Теперь он не походил на умильного дедушку. Дряблые брыли глубокими складками неестественно удлинили губы, и этот нечеловеческий огромный рот на желтом крючконосом лице будил память детства. Такие одинаковые плотоядные лица были у глиняных божков, что лежали на сувенирных лотках у развалин какого-то древнего храма.
— Ладно, Шан, хватит дурака валять. Выкладывай. Кораллы с Голубого Шара? Силун с Дзойси?
— Мелочь. Все это мелочь.
— Медвянка из Оранжевого Кольца? — почти шепотом выговорил суб-майор.
— Ладно, Горон. Давай в открытую. У меня женьшень. Настоящий дикий женьшень с Земли. Корни…
Горон оглянулся на закрытую дверь, словно там уже стояли «топоры» и черный бронефургон без окошечек.
— И семена, — выпустил последнюю пулю Шан.
Горон долго молчал, колупая ногтем нитрокраску на ящике.
— Ты гнешь горбатого, Шан. Ты не мог достать женьшень.
— И все-таки он у меня. Корни и семена, годные для посева.
— Зря ты об этом мне сказал. Ты перегнул. Ты, видно, на самом деле способный парень, но я теперь не смогу отпустить тебя. Живым — не смогу. Не то, что с корабля, а даже отсюда, из этого трюма.
— А я и не прошу отпускать. Мне одному не осилить. Я предлагаю тебе дело, половина наполовину.
— Половина наполовину?
— Да. Если дело выгорит, ты можешь плюнуть на всех и всю жизнь купаться в серебряных. Ты будешь богаче всех богачей, вместе взятых. И я. Мне тоже хочется пожить с прямой спиной.
Горон хохотнул и вскочил с ящиков. Он снова запричитал и заметался из угла в угол.
— Ну сорванец, вот сорванец… Не ожидал от тебя, ремонтничек, не ожидал… Такой тихий да вдумчивый — и такой недотепа… Ай-ай-ай… Нехорошо… Придется наказать тебя, сердечного, ой, придется… А то ведь болтливый ты такой, ой, болтливый… Совсем язык без костей… Непохож на Шана, нет… Тот все больше бочком да молчком, ан и с молочком… А ты, не зная погоду, в воду… Сам виноват, ремонтничек, сам…
И, подскочив к Шану, переменился враз.
— Половина наполовину, говоришь? А зачем ты мне нужен, не объяснишь ли? Я выброшу тебя, как стреляную гильзу. Ты не выйдешь отсюда. Я разберу весь корабль на винтики и найду твою захоронку. И продлю себе жизнь годочков на двести-триста. Это почти бессмертие. Весь товар будет мой, весь!
— Не надо разбирать корабль. Он еще пригодится Можу и всякой мелкоте, вроде него. А нам теперь нельзя ссориться, Горон. Мы — как орел и решка у серебряного: один без другого ничто…
Шан достал из-под стеллажа обыкновенный красный саквояж.